Нектар краденой черешни - Калинина Наталья Дмитриевна

Уходя из библиотеки, Инга не удержалась и вновь оглянулась на зеркало. Дяди там не было. Но и свое отражение девушка тоже не увидела: зеркальную поверхность будто подернула молочная дымка. Подивившись про себя, Инга дала себе слово подумать потом и над этим загадочным «явлением».

…Они неторопливо и молча шли по плохо освещенной тусклыми фонарями улице, направляясь к Ингиному дому, в единодушном согласии отдав предпочтение не машине, а пешей прогулке. С набережной ветер доносил обрывки смеха, музыки, выкрики подгулявших курортников, а черное, усыпанное почему-то казавшимися крупными звездами небо прорезали цветные лучи огней прибрежных дискотек. Город гостеприимно распахнул свои объятия для курортников.

– Инга, расскажи о себе. Что-нибудь, все, что хочешь…

Просьба Алексея не удивила, наоборот, была ожидаемой. И все же ответить на вопрос с такими широкими рамками – «что-нибудь…все, что хочешь» – оказалось не так просто.

– Что именно? Например? – Инга спросила без тени кокетства – почти по-деловому, чтобы сузить рамки слишком неопределенных вопросов. В это «что-нибудь» можно уложить как целую биографию от сознательного возраста до настоящего момента, можно ограничиться детсадовским смешным случаем, а можно интимно поведать обо всех многих или немногих любовниках…

– Ну… Например, расскажи о своей работе…

– Я сейчас на «каникулах»… – она тихо рассмеялась, и ее грудной смех вызвал у него волну мурашек по коже: ему нравился ее смех. Ветер затеял флирт, с каждым дуновением подбрасывая ему, как приманку еле уловимый запах духов Инги, и Алексей, шедший рядом с девушкой, непроизвольно сократил между ними расстояние – настолько, что его рука иногда случайно касалась ее руки. И в те оголенные участки кожи, которые мимолетно соприкасались с ее, вонзались миллионы, миллиарды наэлектризованных иголочек – не больно, но сладко и мучительно. Так же сладко-мучительно, как и желание быть с этой девушкой, удивляющее своей остротой и разрывающее запретностью.

Он шел с ней рядом, но словно находился далеко, на другой планете, ничего не слыша из того, что она ему рассказывала. Он просто слушал ее голос, наслаждаясь его звучанием. Бросая на девушку короткие взгляды, он украдкой любовался ее точеным профилем – в свете фонарей, на фоне черного, сливающегося с темнотой неба, Инга казалась ему особо красивой. Рассказывая, она иногда поправляла выбившуюся из заколотых в «хвост» волос прядь, и Алексей каждый раз, когда Инга машинально касалась своего лица, боролся с желанием самому убрать с него непослушную прядку.

– … А ты как думаешь?.. – Инга неожиданно повернулась к Алексею, и он, застигнутый врасплох ее вопросом, в растерянности приостановился, не зная, что ответить, и стесняясь переспросить.

Она тоже остановилась, удивленная взглядом Алексея, сосредоточенным на ней. Многоговорящий взгляд, который, если бы его можно было разбить через призму, разделился бы на цветные спектры-чувства, более различимые и понятные, но насторожившие и спугнувшие своей доходчивостью. Взгляд-коктейль, смесь восхищения, нежности и теплоты. Может быть, немного решимости, растворенной в противоречивых колебаниях. Немного счастья и радости, утонувших в недоумении и растерянности. И чуть-чуть ликования от возможности украдкой любоваться, размешанного в осознании запретности и недоступности.

– Почему ты так на меня смотришь? – она растерялась от его взгляда и неожиданно, как девчонка, покраснела.

– Так… – он пожал плечами и смущенно улыбнулся. – Ты очень красивая…

Почему-то боясь встретиться с Алексеем взглядом, Инга опустила глаза. Его слова и неожиданный взгляд заставили все ее мысли рассыпаться и раскатиться горохом. На мгновение показалось, что она уже знает, что сейчас скажет Алексей, но эта мысль оказалась настолько робкой, что уже через мгновение затерялась в миллионе других мыслей-горошин, а вернее в пустоте, оказавшейся в голове после того, как мысли раздробились даже не на горошины, не на молекулы, а на атомы. И после этого «дробления» в голове неожиданно и неуютно воцарился вакуум.

– Прости… – не найдя никакого другого выхода из затянувшейся, вводящей в неловкость паузы, она зачем-то извинилась. И машинально подняла руку, чтобы убрать с лица волосы. Но Алексей, опередив ее, сам убрал с ее лба непослушную прядку.

– Прости… это ты меня прости… – поддавшись искушению, он с нежностью коснулся ее щеки. Его пальцы сначала робко и еле ощутимо скользнули по ее щеке, но, не встретив отказа, уже смелее и увереннее обрисовали тонкую линию подбородка, вновь вернулись к щеке, на мгновение, словно прислушиваясь к своим ощущениям, замерли на скуле. Инга, полностью отдавшись этим легким прикосновениям, прикрыла глаза и тут же почувствовала, как к другой скуле, симметрично и тоже робко прикоснулись пальцы его другой руки. Отдав дьяволу и душу, и разум, и волю за эти неторопливые изучающие прикосновения, Инга умирала и вновь возрождалась. Пальцы Алексея, как пальцы слепого, медленно и внимательно скользили по ее лицу, изучая, читая, запоминая его. Они ласкали, гладили, баюкали ее кожу, они трепетали от любви, прикасаясь к ее закрытым глазам и дугам бровей, они желали и целовали ее приоткрытые чувственные губы, они восхищались четкой линией ее подбородка и, изменяя ей, вновь и вновь возвращались к желанным губам. «Как же ты мне нравишься…» – он не произнес эти слова вслух, но кончики его пальцев, покалывающие страстью, кричали об этом. «Ты мне тоже…» – она ответила мысленно, утыкаясь носом в его ладонь и замирая. «Я знаю…» – ответили его пальцы, скользнувшие по ее шее. «Знаю…» – повторили его губы, накрывающие ее губы, приоткрытые навстречу его.