Дети вампира - Калогридис Джинн

Бедный Ян бился в предсмертных судорогах. Его мучительница, придерживая головку малыша, глядела ему в лицо с кровожадной улыбкой.

– Вот и все, мой дорогой, – нежнейшим голосом ворковала она. – А теперь спи, моя крошка. Спи, и когда проснешься, твоя новая мамочка позаботится, чтобы у тебя было все, что ты только пожелаешь.

Жужанна завернула мертвого ребенка в одеяло и стала качать, как живого, напевая ему колыбельную.

Видеть это было выше моих сил. Я представил, что испытала Герда, обнаружив исчезновение сына. Выдержал ли ее рассудок? А теперь ее малыша убили на моих глазах, а я не смог остановить злодейство...

Я спрятал лицо в ладонях и громко разрыдался.

Почти сразу же я почувствовал ее холодную, легкую, будто перышко, руку у себя на плече. Наверное, Жужанну раздражали мои слезы, и она хотела очередным ударом заставить меня замолчать. Но горе приглушило инстинкт самосохранения, и я даже не пытался защищаться – мне было все равно. Если она собралась меня убить, пусть убивает.

Нет, она не собиралась причинять мне боль. Прикосновение Жужанны оставалось легким, едва ощутимым. И через некоторое время я осознал, что она гладит меня по волосам и шепчет слова утешения. Она меня успокаивала! Я поднял голову. Слезы мешали мне смотреть, но я сумел разглядеть, что мертвый Ян лежит на сиденье, а Жужанна стоит передо мной на коленях. Ее глаза были полны искреннего сострадания.

– Бедный мой Стефан, – произнесла она, вытирая своими холодными пальцами (она так и не сняла перчаток) мои мокрые от слез щеки.

Я чувствовал ее дыхание: сладостное и горькое одновременно, со странным металлическим запахом.

– Я понимаю твои чувства и знаю, как тяжело тебе сейчас. Но не плачь по своему племяннику. Малыш умер легко, находясь на вершине блаженства. Можешь мне поверить, ибо я сама принесла ему эту смерть. Он не чувствовал ни боли, ни страха. Он вскоре проснется и в своей новой жизни никогда не узнает ни того ни другого и будет жить вечно! Я сама позабочусь, чтобы его всегда окружала любовь. Когда-то я была уродливой, обреченной на одиночество женщиной, не смевшей даже мечтать ни о мужской любви, ни о собственных детях. Пожалуйста, не отказывай мне в праве на это счастье.

В ответ я зарыдал еще сильнее. Жужанна обняла меня и стала укачивать, точно маленького. Меня целиком поглотило горе и чувство вины. Сколько я провел в таком состоянии, не знаю.

Постепенно я выплакал все слезы. Я по-прежнему находился в объятиях Жужанны, а моя голова покоилась у нее на груди. Медленно и неохотно я поднял голову. У меня колотилось сердце, но уже не от горя. Меня разжигала красота Жужанны. Вспоминая вчерашние любовные игры с нею, я жаждал повторения. Я впитывал сияние ее соблазнительных, смеющихся глаз и хотел только одного: обнять ее прекрасное холодное тело.

К моему величайшему сожалению, Жужанна лукаво усмехнулась и отстранила меня. Я подумал, что она хочет растянуть удовольствие и потому затеяла эту игру.

– Знаю, Стефан, что сейчас у тебя на уме, – сказала она. – Поверь, ты мне очень нравишься. Но если я поддамся одной страсти, мне будет очень трудно управлять другой. Для этого я недостаточно сыта и могу, забывшись, поцеловать тебя таким поцелуем, которого он мне не простит.

Жужанна медленно провела рукой по моей щеке, шее и, остановившись на груди, кокетливо пощекотала меня холодными пальцами.

– Возможно, позже, мой милый. Если же у тебя есть другие желания – естественно, в пределах разумного, – я готова с удовольствием их выполнить.

Я отвел глаза. Мне стало неодолимо стыдно. Как мысли о плотском наслаждении могли возыметь надо мною такую власть? И это сейчас, когда рядом лежит мертвый ребенок, сын горячо любимой Герды и моего брата!

Некоторое время я просидел молча. Я смотрел в окно, разрабатывая планы побега. Все они были обречены на неудачу: Жужанна бдительно следила за мной. Похоже, она вовсе не нуждалась в сне. Она качала труп малыша и вообще обращалась с ним, как с обычным спящим ребенком. Думая, что она не обращает на меня внимания, я попытался выбежать из купе и спрыгнуть с поезда (навстречу свободе или смерти), но Жужанна с легкостью остановила меня.

Мы с Яном оба – игрушки в ее руках. Вся разница лишь в том, что малыш мертв, а я пока еще жив.

Тогда я потребовал у Жужанны бумагу и карандаш, и мое желание позабавило ее.

– Наследственная черта, – усмехнулась она. – Твои родители обожали вести дневники.