Нужные вещи - Кинг Стивен

Беседовали они с полгода, пока в один прекрасный день, в январе 1973 года, мистер и миссис Чалмерс не подошли к двери в квартиру Полли. Они устроились в отеле Марк Хопкинс, заявили родители, что без нее из Сан-Франциско не уедут.

Полли обдумывала происшедшее, пройдя через всю географию чувств: гнев, что они такие самоуверенные, насмешку над тем, каким трудом, с потом, выступившим на лбу, и наивностью при этом, дышала их самоуверенность, панику от того, что вопрос, который она так тщательно обходила даже в собственных мыслях, может встать с жестокой неотвратимостью.

Она пообещала пойти с ними пообедать – не более – а остальные решения могут подождать. Отец сказал, что номер в отеле снял всего на одну ночь.

Тогда тебе придется продлить резервацию, спокойно посоветовала Полли.

Ей хотелось как можно дольше и обстоятельнее поговорить с ними, прежде чем принять окончательное решение – нечто вроде более тщательного тестирования, чем то, которое она проводила в письмах. Но этот вечер оказался единственным и последним, когда она видела своего отца живым и большую его часть она провела в ярости на него.

Старые предметы спора, которые так легко обходились в письмах, возникли вновь еще до того, как были выпиты предобеденные стаканы вина.

Поначалу это были всего лишь вспышки, но по мере того, как отец продолжал пить, вспышки переросли в пожар. Огонь разгорелся после того, как отец сказал, что Полли наверняка получила хороший урок и теперь пора все поставить на свои места. Миссис Чалмерс прекрасно справилась с работой поддувала, задав своим спокойным доброжелательным тоном один единственный вопрос: а где ребеночек, Полли? Скажи нам хотя бы это. Ты, наверное, отдала его в Святой Приют?

Полли с этими голосами была очень давно и очень хорошо знакома. Отец демонстрировал желание восстановить контроль над ситуацией. Любой ценой, но восстановить. Мать демонстрировала любовь и заботу единственным способом, который ей был известен – требуя информацию. Оба голоса, такие знакомые, любимые когда-то, разворошили угомонившееся было негодование.

Они ушли из ресторана не доев горячее блюдо, и на следующий день мистер и миссис Чалмерс отправились назад в Касл Рок одни.

После трехмесячного перерыва переписка постепенно возобновилась. Мать Полли написала первой, извинившись за неудавшийся вечер встречи. Просьбы вернуться в отчий дом не последовало. Это Полли удивило… в какой-то мере даже обеспокоило. Она почувствовала, что мать готова отказаться от попытки вернуть ее. Впечатление казалось необоснованным, надуманным, но тем не менее не пропадало.

«Наверное, тебе лучше знать, что хорошо, а что плохо для тебя самой, писала мать. – Для нас с отцом смириться с этим тяжело, поскольку ты остаешься в наших сердцах любимой маленькой доченькой. Мне кажется, отец перепугался, увидев тебя такой взрослой и красивой. Поэтому, прошу, не вини за то, как он себя повел. К тому же он неважно себя чувствовал, снова донимали боли в животе. Врачи говорят, что виной тому желчный пузырь, и если он согласится на операцию, все будет в порядке, но я все равно волнуюсь».

Полли ответила на письмо вполне миролюбиво. Ей было нетрудно это сделать, так как она стала посещать занятия в бизнес-школе и о возвращении домой думала неопределенно, постольку-поскольку. А потом, в конце 1975 года, пришла телеграмма. Жестокая в своей краткости: У ТВОЕГО ОТЦА РАК. ОН УМИРАЕТ. ПОЖАЛУЙСТА, ПРИЕЗЖАЙ. МАМА.

Он был еще жив, когда Полли примчалась в больницу в Брайтоне. Голова у нее гудела после перелета, а воспоминания при виде старых, знакомых мест нахлынули неудержимым потоком. С каждым новым поворотом дороги, когда она ехала от аэропорта в Портленде среди высоких холмов и низких гор штата Мэн, глаза узнавали, и сердце сжималось. Последний раз я все это видела еще ребенком, думала Полли.

Ньютон Чалмерс лежал в отдельной палате, без сознания, с пластмассовыми трубками в носу и многочисленной аппаратурой, полукругом расположенной у его кровати. Умер он три дня спустя. Полли собиралась вернуться в Калифорнию сразу после похорон – она уже привыкла считать те места своим домом – но через четыре дня после погребения отца у матери случился обширный инфаркт.

Полли осталась, ухаживала за матерью три с половиной месяца и почти каждую ночь видела во сне Норвилля – пожара из закусочной К Вашим Услугам.

Он снился ей всегда в одной и той же позе – с телефонной трубкой в правой руке, на тыльной стороне ладони красовалась татуировка: орел с распростертыми крыльями и надпись: СО ЩИТОМ ИЛИ НА ЩИТЕ. «Полли, это полиция, – говорил он. – Они хотят с тобой говорить».

Мама поправилась и поговаривала о том, чтобы продать дом и перебраться вместе с Полли в Калифорнию (на самом деле она никогда бы этого не сделала, но Полли не мешала ей мечтать, она к этому времени стала старше и добрее).

А потом случился второй инфаркт. И вот, хмурым мартовским днем 1976 года Полли снова оказалась на кладбище Хоумленд. Она стояла рядом с тетей Эвелин и смотрела, как опускают в могилу гроб с телом матери, вырытую рядом с еще свежей могилой отца.

Всю зиму тело отца пролежало в морге Хоумленд, в ожидании, когда оттает кладбищенская земля. По удивительному совпадению, которое не отважился бы придумать и описать ни один романист, тело мужа было предано земле за день до похорон жены. Комья земли еще не были убраны с последнего пристанища отца, могила казалась неухоженной и голой. Полли переводила взгляд с этой тоскливой могилы на гроб матери. Мама, как будто ждала, чтобы отцовскую могилу прибрали, думала Полли.

Когда короткая служба окончилась, тетя Эвелин отозвала Полли в сторонку. Последняя оставшаяся в живых родственница стояла рядом с катафалком от фирмы Хей и Пибоди; худая, как палка, женщина, одетая в черное мужского покроя пальто, в несуразно веселых красных ботах и с сигаретой Герберт Терейтон, зажатой в углу рта. Пока Полли подходила, она чиркнула спичкой и поднесла огонек к кончику сигареты. Глубоко затянувшись, выпустила облако дыма в холодный свежий весенний воздух. Простая камышовая трость (пройдет еще три года, прежде чем ей подарят, как старейшей жительнице города, дорогую трость Бостон Пост) была зажата у нее между ног.

Теперь, сидя в плетеной качалке, которую тетя, несомненно одобрила бы, Полли думала, что старухе в то время было никак не меньше восьмидесяти восьми. Восемьдесят восемь, а курила как паровоз. Впрочем, Полли тогда казалось, что тетка нисколько не изменилась с того времени, когда она знала ее ребенком и постоянно выпрашивала грошовые конфетки, нескончаемый запас которых всегда хранился в кармане ее фартука. Многое изменилось в Касл Рок за те годы, что Полли отсутствовала, но только не тетя Эвелин.