Дети вампира - Калогридис Джинн

Мы подошли к почти незаметной двери в стене. Прежде чем ее открыть, Аркадий повернулся ко мне. Распятие, висевшее у меня на груди, не позволяло ему подойти ближе.

– Когда мы войдем, я буду мысленно направлять вас и давать необходимые подсказки. Мои слова вы услышите внутри себя. От вас же требуется молчание. Говорите, только если я вас о чем-то спрошу или в случае крайней опасности. Учтите, скоро Влад и Жужанна узнают о вашем присутствии. Они будут слышать даже ваше дыхание.

– А ваше? – спросил я.

– Нет. Они не будут знать, что я здесь, пока я сам себя не обнаружу. Потому я и говорил, что есть много такого, чему вы должны научиться. В частности, уменьшать жизненное свечение, присущее каждому живому человеку.

Глядя на мое виноватое лицо, он добавил:

– Не корите себя, что напрасно растратили время, пока мы ехали в поездах. Чтобы все это усвоить, требуется гораздо больше времени. И потом, вы, к сожалению, не отличаетесь восприимчивостью.

– Благодарю за комплимент.

Невзирая на мой ироничный тон, у меня задрожали руки, однако я тут же уверил себя, что они просто озябли.

Видимо, Аркадий хотел ответить на мою колкость, но подавил это желание и спокойно проговорил:

– Сейчас вам придется точно и беспрекословно выполнять все мои распоряжения. Понимаю, это вам не по вкусу. Вам не терпится броситься в логово Влада и потребовать, чтобы он вернул вашего сына. Но это может кончиться вашей гибелью, а то и кое-чем похуже. Влад – не просто вампир. Он еще и садист. При первой возможности он заставит тех, кто вам дорог, мучить вас, а затем по его приказу вы поменяетесь ролями. Ослушаетесь меня – и поражение вам обеспечено. Поняли?

– Понял, – ответил я.

Честно говоря, я понимал только одно: мои сын и брат где-то совсем близко, и, чтобы побыстрее добраться доних, я был готов кивать и соглашаться абсолютно со всем, что он скажет.

Аркадий толкнул дверь, и мы очутились в замке. Я глубоко вздохнул и едва не закашлялся. Аркадий обернулся и предостерегающе покачал головой. Воздух, попавший в мои легкие, был начисто лишен кислорода. Похоже, внутренние помещения уже много лет не проветривали. Помимо затхлости, мой нос ощущал жуткое зловоние. В мозгу сразу возникла картина: повара, взявшиеся готовить обильное угощение, вдруг сбежали, оставив полусырую пищу гнить. Не знаю, насколько эта картина соответствовала действительности, но я не испытывал ни малейшего желания проверять свое предположение и был даже рад полной темноте. Единственным источником света служил Аркадий. Я следовал за ним, изо всех сил стараясь не стучать каблуками сапог по гулкому каменному полу.

Мы миновали несколько обширных помещений (не берусь гадать об их назначении и убранстве), затем начали подниматься по узкой винтовой лестнице с низкими каменными ступенями (я при своем росте спокойно перешагивал через две и даже три ступеньки). Неожиданно Аркадий остановился и, не оборачиваясь ко мне, сказал (его слова прозвучали у меня в мозгу):

"На этом самом месте я впервые встретился с вашим отцом".

Помня его приказ не раскрывать рта, я стал вспоминать страницы маминого дневника, представляя себе, как происходила эта встреча.

Аркадий торопился, но все же сделал еще одну остановку – на этот раз перед громадным портретом, написанным в византийской манере, хотя и не столь явной. По обе стороны от портрета в настенных канделябрах горели толстые свечи. С холста на меня смотрел худощавый человек с орлиным носом, черными обвислыми усами и длинными черными кудрями, ниспадавшими ему на плечи. Вначале мне показалось, будто это Аркадий, но, приглядевшись, я понял, что ошибся. У мужчины на портрете были совсем другие – изумрудно-зеленые – глаза. Наверное, художник проявил фантазию, поскольку в жизни я ни разу подобного оттенка у людей не встречал. Одеяние этого человека, шапка, украшенная перьями, да и сам холст были явно не из нашей эпохи. В нижнем углу картины я обратил внимание на щит с изображением летящего дракона, а в другом заметил, вероятно, фамильный герб весьма зловещего вида: голова здоровенного серого волка, покоящаяся на свернувшейся кольцами змее. Вспоминая записи в мамином дневнике, я решил, что это и есть граф Влад, которого одни называли Дракулой (сыном дракона), а другие Цепешем ("Колосажателем", если перевести это слово с румынского). Скорее всего, портрет был писан в ту пору, когда Влад еще не стал вампиром.

Заметив, что мой взгляд устремлен на дракона, из спины которого возвышался двойной крест, Аркадий пояснил (его слова я опять услышал внутри себя):