Сказание об истинно народном контролере - Курков Андрей Юрьевич

— Какого колхоза?

— «Заветы Ильича».

— Ишь ты… — покачал головой красноармеец. — Из заветов Ильича сбег! И не стыдно?!

— Стыдно… — сказал парень и опустил голову.

— Эт у тебя первый побег? — все допытывался красноармеец.

— Ага, — сказал парень.

— Ладно, — красноармеец вздохнул и перевел взгляд на дезертира. — А ты?

— Я не сбегал, я по делам шел… и здесь заночевать попросился… — заговорил тот.

— А кто ж тебе такую сарафанную сорочку сшил? Жена што ли? — заулыбался красноармеец.

— Да, жена… — кивнул дезертир.

— Ну че, правду говорит? — красноармеец повернулся к хозяину, голубоватому лицом из-за недосыпа.

— Не-е, — ответил хозяин. — Эт он со мной поменялся. Свою-то форму мне дал, а это я ему кинул…

— Ах ты сволочь! — чуть было не бросился дезертир на хозяина, но вовремя заметив, как один из красноармейцев выставил в его сторону винтовку со штыком, усидел-таки на месте.

— Та-ак, — красноармеец покачал головой. — Откуда сбег?

— Тридцать восьмой кавалерийский особый отряд по поимке беглых колхозников… — проговорил упавшим голосом дезертир.

— Ишь ты! — снова покачал головой красноармеец. — А мы из тридцать девятого механизированного особого отряда по такой же поимке… Первый раз бежишь?

— Второй… — сознался дезертир.

— Ясно, — красноармеец посмотрел на ангела. — А ты? — спросил он.

— Я… — начал было отвечать ангел, да запнулся, понимая, что правду говорить нет смысла, а неправду, в которую эти люди с радостью поверят, — не хотелось говорить.

— Чокнутый он! — брякнул беглый колхозник. — Старика пристукнуть не захотел…

— Эт точно, чокнутый! — подтвердил дезертир, и красноармеец с усилившимся интересом посмотрел на ангела.

— А в форме чего? Дезертир пожал плечами.

— Поменяться попросил один… — сказал ангел. — Я ему свою отдал, а он мне эту…

— Дезертиру, значит, помог! — негромко проговорил красноармеец. — Нехорошо. Придется приравнять тебя за это к беглым колхозникам. И то лучше, чем дезертиром из Красной Армии быть.

Красноармеец посмотрел пристально на дезертира, пожевал губы, размышляя о чем-то военном, потом спросил у хозяина:

— А много ли они съели?

— Да много, ясное дело. Картошки полпуда, сала четыре фунта, две курицы…

— Врешь! — заверещал беглый колхозник. — Не было куриц, и сала там на грош съели!

— Куриц старик съел, — добавил хозяин. — Ему ж положено?!

Старик кивнул.

— Ну а как вам здесь, отец? — спросил старика красноармеец.

— Да ничего, все одно лучше, чем в тринадцатом на каторге.

— Ну еще посидите…

Старик обратил свой усталый взгляд на красноармейца.

— Мне б гулять иногда… — попросил он. — А, сынок? Можно?

— Ну, ночью можно, — ответил красноармеец. Потом же, обернувшись к другим солдатам, стоявшим за его спиной, скомандовал: «Этих троих в кузов, старика оставить и принести сюда те два мешка картошки».

— Товарищ командир! — просительным голосом обратился хозяин. — А вы ж обещали еще проса и овса на три трудодня…

— Эт в следующий раз! — сказал красноармеец так твердо, что хозяин кивнул и замолчал.

Ангел, дезертир и беглый колхозник были выведены солдатами на дорогу, где им приказали забраться в кузов стоявшего там же грузовичка, куда также залезли два красноармейца. А командир их с другим солдатом, который кроме прочего был еще и шофером, сели в кабину машины и, не попрощавшись с вышедшим их проводить хозяином, завели мотор.

Мотор взревел так сильно, что сверху, с безоблачного глубокого неба сорвалась одна звезда и на глазах у хозяина застремилась вниз, однако по дороге угасла и упала вследствие этого невидимо, да и, должно быть, далеко от этих мест, так как при близком падении звезд должен возникать гром, а тут было тихо, и только удаляющееся рычание машины нарушало ночную тишину и отвлекало мысли хозяина от остальных звезд, светивших ярко и уверенно.

Глава 7

В столицу поезд прибывал утром.

Как только в окне появились первые постройки, Павел вскочил и приготовился выходить. Но дома все продолжались и продолжались, и не было им конца, и понял тогда Добрынин размеры столицы. Стал терпеливо ждать, а чтоб не скучно ждать было — решил проверить свою котомку, собранную женой Маняшей по случаю отъезда. Сначала вытащил оттуда топор, полученный от нее же напоследок, потом полотняный мешочек с сухарями, немного проса, карандаш, чистую бухгалтерскую тетрадь и просто листок бумаги с кое-какими буквами. Прочитал. Маняша в той записке просила не забывать ее и детей их и писать им письма из всяких мест, куда работа закинет. Больше в котомке ничего не было, и положил Павел все, кроме топора, обратно, а что делать с топором думал-думал, а придумать не мог. С одной стороны, топор — вещь хозяйская и полезная, но с другой — возить его по стране и тяжело, и как-то неприятно. Подумал было оставить в поезде, но тут же откинул эту мысль, ведь всякому человеку он может в руки попасть, а что, если убийца найдет его и убьет кого-нибудь? Нет, в купе оставлять его было нельзя. Отдать железнодорожнице? Но на что он ей? Дрова они в поездах не рубят, а топят все углем брикетным, а с другой целью он ей не понадобится. В общем решил пока взять с собой, а уже потом решить, как с ним быть дальше.