Я надену полночь - Пратчетт Терри

— Думаю, разговор выйдет нешуточный. Ладно. Ну а что с женихом? Мальчишник-то у него будет?

— А, что-то я об этом слышала! Это когда приятели напаивают его до бесчувствия, увозят его подальше, привязывают к дереву и… полагаю, иногда используется ведро краски с кисточками, но обычно просто бросают в свинарник. А почему вы спросили?

О, ну мальчишники обычно интереснее девичников, — ответила Нянюшка с озорной искоркой. – А у счастливчика есть дружки?

— Ну, есть несколько дворянчиков из семей побогаче, но те, с кем он хорошо знаком, живут здесь в деревне. Понимаешь, мы выросли вместе. И никто из них не посмеет кинуть Барона в свинарник!

— А твой молодой человек? — Нянюшка махнула в сторону Престона, стоявшего поблизости.

Кажется он всегда оказывался поблизости.

— Престон? — переспросила Тиффани, — не думаю, что он хорошо знает Барона. И в любом случае…  — она остановилась и подумала. «Молодой человек? » Она обернулась и посмотрела на Нянюшку, стоявшую спрятав руки за спину, и подняв голову к потолку с видом невинного ангела, которому, однако, в юности приходилось встречать парочку демонов. В этом была вся Нянюшка Ягг.

Когда дело доходило до сердечных дел, или иных частей тела, её невозможно было обмануть.

«Но он же не мой молодой человек, — настойчиво повторила она про себя. — Он же просто друг.

Друг — юноша».

Престон сделал шаг вперед и снял каску перед Нянюшкой Ягг.

— Опасаюсь, мадам, что для меня, как для человека военного, приложить руки к непосредственному командующему будет против правил, — сказал он. — Если бы не это, я бы исполнил это с большим удовольствием.

Нянюшка одобрительно кивнула на подобный многословный ответ, и подмигнула Тиффани, которая на это покраснела от пяток до макушки. При виде этого улыбка ведьмы стала такой широкой, что подошла бы тыкве.

— Ой-ой-ой, — сказала она. — Похоже, этому местечку нужно немножко веселья. Но, слава богам, я здесь!

У Нянюшки Ягг было золотое сердце, хотя, если вас было легко шокировать, то в беседе с ней на любую тему было лучше зажимать уши руками. Но в этом есть здравый смысл, не так ли?

— Нянюшка, мы же на похоронах!

Но тон её голоса не мог поколебать старую ведьму.

— Разве он не был хорошим человеком?

Тиффани колебалась только мгновение.

— Он стал добрее.

Ничто не могло ускользнуть от Нянюшки Ягг.

— О, да, полагаю, твоя бабуля обучила его манерам. Но ведь скончался он хорошим человеком?

Хорошо. Станут ли о нём вспоминать с любовью?

Тиффани постаралась не замечать внезапную сухость во рту, и сумела выдавить: — О, да, естественно. Каждый житель.

— И ты проследила за тем, чтобы он ушёл как следует? Забрала его боль?

— Нянюшка, я бы сказала, у него была превосходная смерть. Лучшим вариантом было бы только не умирать совсем.

— Отличная работа. Не знаешь, какая у него была любимая песня?

— Ах, да! Это «Соловей», — ответила Тиффани.

— Ага, припоминаю. У нас дома её называют «Радость и очарование». Просто подпой, и скоро мы приведем их в нужное настроение.

С этими словами пожилая ведьма сграбастала проходившего мимо официанта за плечо и подхватила полную кружку с его подноса, затем, словно юная девочка, вскочила на стол и громким голосом старшины в казарме попросила тишины:

— Дамы и господа! Чтобы отметить славно прожитую жизнь и лёгкий уход нашего друга и Барона, меня попросили исполнить его любимую песню. Прошу присоединяться, если хватит дыхания!

Пораженная Тиффани молча слушала. На публике Нянюшка Ягг показывала мастер-класс или точнее высший класс. Она обращалась к полностью незнакомым людям как к давним знакомым, и они отвечали ей так, словно так оно и было. Встрепенувшись от чрезвычайно хорошего для старой женщины с единственным зубом голоса, недоумевающие люди из вторых рядов сперва начали нестройно и негромко подпевать, однако к концу второго куплета их голоса окрепли, и они превратились в хор. Они были у неё в руках. Тиффани заплакала, и сквозь слёзы она видела маленького мальчика в новеньком твидовом, резко пахнущем костюмчике, шагающего рука об руку с отцом под мерцающими звездами.

Затем она увидела слезы в глазах окружающих, включая пастора Эгга и даже Герцогини. Это были отголоски потерь и воспоминаний, и весь зал словно задышал в такт.

«Мне нужно этому научиться, — подумала Тиффани. — Я хотела изучить огонь и боль, но вместо этого следовало изучать людей. И еще научиться петь получше индюшки…»