Сказание об истинно народном контролере - Курков Андрей Юрьевич

Абунайка крикнул что-то своим людям, они отошли от кострища, на котором лежал связанный Кривицкий. Потом один совсем молодой парень поднес к лицу председателя Хулайбы кружку с молочной водкой, влил ее в рот ему, а потом полил тарасуном волосы Кривицкого.

— Подождите! — сказал вдруг Павел, и тут же Абунайка посмотрел выжидательно на Павла и что-то проговорил тому парню.

Парень отошел.

— Я хочу его кое о чем спросить! — объяснил Добрынин и сам приблизился к лежащему на спине Кривицкому.

— Ты за что народного контролера Егорова убил? — наклонившись к лицу Кривицкого, спросил Добрынин. — И кто второй?

Кривицкий посмотрел на народного контролера с такой злобой, что Павел отшатнулся. Стало ему ясно, что Кривицкий — отпетый враг, ненавидящий не только самого Добрынина, но и всю Советскую страну, и вроде не было больше нужды с ним разговаривать, но все-таки попробовал Павел задать врагу еще один вопрос. Спросил он о судьбе урку-емецкого народа, но и на этот вопрос Кривицкий лишь злобно промычал и даже отвернулся демонстративно.

Добрынин тяжело вздохнул и отошел в сторону. Потом нашел взглядом Абунайку, кивнул ему, мол, начинайте.

Абунайка самолично поджег костер. Дров в этом костре было много, ведь в высоту он был метра полтора. Кривицкий попытался перевернуться или вообще скатиться на землю, но это у него не вышло — слишком крепко он был обвязан ремешками.

Старик запел что-то, обращаясь взглядом к бюсту вождя и кланяясь ему. Вскоре остальные стали подпевать Абунайке.

Пламя разгорелось. Затрещали дрова затрещали громко и мелодично, и понравился Добрынину треск, напомнивший о печке в его избе, но тут Кривицкий испортил этот звук, закричав что-то матерное.

Но на кричавшего внимания не обратили, и даже песню свою местные жители не прервали из-за этого крика.

Добрынину этот суд не очень нравился, но понимал он, что все происходит по местным национальным законам, которые надо уважать, как учил Ленин, и поэтому решил Павел просто уехать сейчас отсюда. И подошел к урку-емцу, который с готовностью согласился отвезти Добрынина в Хулайбу.

Добирались они на упряжке до города недолго. Первым делом подъехали к большому деревянному дому, где располагался кабинет председателя. Добрынин зашел, постоял у стола, посмотрел на меховой портрет, потом заглянул в другую комнату и обнаружил там связанного радиста, сидевшего на стуле перед радиостанцией.

— Ну? — спросил его Добрынин.

— А я при чем?! — совсем тихо и хрипло почти проплакал, а не сказал Полторанин. — Я — радист. Я что — знаю, кто должен эти шкурки забирать: японцы или китайцы.

— А об убийствах знал? — строгим голосом спросил Павел.

— О каких убийствах? — заныл радист. — Меня недавно прислали, позапрошлой ночью…

«А может, он действительно ничего не знал?» — подумал Павел и еще разок внимательно присмотрелся к лицу радиста.

Парень он был простой, и то, что он был так сильно напуган, показалось народному контролеру доказательством его невиновности.

— Ну ладно, — Добрынин подошел и принялся распутывать длинные кожаные ремешки, которыми Полторанин был обвязан. — Кривицкого уже наказали.

— Как наказали? — спросил радист.

— Совсем наказали, — ответил ему Павел. — А мне теперь надо в Москву добираться, доложить обо всем товарищу Калинину… только как туда добраться?

— Вам к военным надо, у них самолет есть, — потирая затекшие руки, подсказал Полторанин.

Про военных Добрынин как-то забыл, а ведь действительно — если у того аэродрома есть военный склад, значит и военные где-то недалеко должны быть!

— А как туда добраться? — спросил Павел.

— На упряжке, — проговорил Полторанин. — Можно, конечно, радировать, чтобы они свой транспорт прислали.

— Не надо, чего их беспокоить! — отмахнулся контролер. — Вот что, останешся здесь за Кривицкого, а я попрошу в Кремле выбрать кого-нибудь для Хулайбы, чтобы честный человек был. Понятно?

— Да, так точно… — ответил радист.

— Пошли, поможешь мне портрет Кривицкого со стенки снять!

Вдвоем они зашли в кабинет, придвинули стол к самой стене, и Полторанин снял с гвоздика «меховой» портрет.

— А зачем он вам? — спросил радист.

— Хочу товарищу Калинину показать, как доказательство преступления.

Ваплах так и сидел на санях у самого дома, когда Добрынин вышел на порог с портретом в руках.

— Ты дорогу к военным знаешь? — спросил Павел. Урку-емец кивнул.