Флоузы - Шарп Том

Встреча оказалась крайне неудачной. Полковник Финч-Поттер придерживался вполне твердых взглядов в отношении ирландцев и всегда считал О’Брайена, исходя из его профессии, Пэдди-сластолюбцем^[20]. Решив, что О’Брайен сам спровоцировал эту катастрофу — что отчасти было верно, — поскольку мастерил дома бомбы, полковник Финч-Поттер воспользовался своими гражданскими правами и осуществил его гражданский арест. То, что О’Брайен оказал при этом сопротивление, лишь ухудшило дело. Бультерьер которому не понравилось это сопротивление и особенно то, что полковник получил при этом по носу, превратился из дружелюбного зверя в свирепого пса и безжалостно вогнал зубы в бедро О’Брайена. Когда через пару минут появилась полиция, О’Брайен, вырвавшись из клещей Финч-Поттера, взбирался по ветвям магнолии с живостью, удивительной для человека его возраста и сидячего образа жизни. На заднице у него все еще висел бультерьер, а вопли О’Брайена — как и крики мистера Рэйсима, миссис Трастер и миссис Грэббл до него — были слышны не только далеко за пределами птичьего заказника, но и под землей, где Локхарт поспешно отсоединял шланг от канализационной трубы и вытягивал его назад в дом Вильсонов. Через десять минут, когда дополнительно прибывшие полицейские машины перекрыли все въезды на Сэндикот-Кресчент и выезды с нее, пропуская только «скорую помощь», Локхарт вылез из канализационного люка, пересек позади дома сад Вильсонов и отправился домой принимать ванну.

Джессика встретила его в ночной сорочке.

— Что это за ужасный взрыв? — спросила она.

— Не знаю, — ответил Локхарт. — Я подумал, что, может быть, это канализация у Вильсонов. — Объяснив тем самым причины исходившего от него зловония, он заперся в ванной. Через двадцать минут он вышел оттуда и вместе с Джессикой отправился посмотреть на дело своих рук. О’Брайен все еще сидел в ветвях магнолии, и извлечь его оттуда было крайне сложно еще и потому, что бультерьер, нашедший наконец нечто приятное на вкус, категорически отказывался отпустить его. Полковник Финч-Поттер был настроен не менее агрессивно, чем его собака. Неприязнь к О’Брайену, восхищение истинно британской хваткой собственного пса, полученный полковником удар в нос — все это, вместе взятое, еще более укрепило его во мнении, что проклятый ирландец схлопотал то, что заслуживал, и что если подобные свиньи делают дома бомбы, то пусть сами на них и взрываются. В конце концов ветви магнолии просто не выдержали тяжести. О’Брайен и собака свалились оттуда на дорожку, где полицейские и попытались разделить их. Однако потерпели неудачу. Бультерьер держался мертвой хваткой, а О’Брайен уже дошел до бешенства. На губах у него пузырилась пена, и он с умопомрачительной скоростью извергал ругательства, явно навеянные его профессиональным знакомством с женской анатомией. Он успел моментально оскорбить всех десятерых полицейских, державших его самого за плечи, а пса — за задние лапы, и тем надоело демонстрировать свое знаменитое профессиональное терпение.

— Кладите их так в «скорую», — приказал сержант, не обращая внимания на требование полковника вернуть ему его собаку. О’Брайена и пса вместе запихнули в машину и увезли. Полицейские эксперты в это время уже тщательно прочесывали развалины дома в поисках причин взрыва.

— Ему угрожали из ИРА, — предупредил их сержант. — Похоже, они-таки его достали. — Но удивленные эксперты уехали, так ничего и не найдя: никаких следов бомбы не было, от дома же тем не менее остались одни развалины.

— Складывается впечатление, что тут ИРА применило что-то совершенно новое, — сказали эксперты в полицейском участке специалистам из отдела по борьбе с терроризмом. — Попробуйте потрясти как следует того типа, что там жил.

Но О’Брайен не был расположен помогать им. Ветеринар, которого вызвали, чтобы успокоить бультерьера и заставить его отпустить ногу ирландца, столкнулся с той дополнительной трудностью, что О’Брайен отказывался даже минуту полежать спокойно. Дважды безуспешно попытавшись сделать укол собаке, ветеринар в конце концов потерял терпение и всадил О’Брайену дозу, достаточную, чтобы успокоить даже носорога. Гинеколог успокоился и впал в кому. Бультерьер, посчитав свою жертву мертвой, отпустил ее и позволил себя увести. На его морде было написано предельное довольство собой.

Почти такое же выражение было и на лице Локхарта, пребывавшего в доме номер 12 по Сэндикот-Кресчент.