Самая срочная служба - Серегин Михаил Георгиевич

«Что-то там Холодец так телится?» – вначале возмутился про себя подполковник, затем вспомнил, что начальник штаба у него просто дебил.

Над химвзводом всю ночь колдовала Елизавета Дмитриевна, и сейчас несколько человек в строю, в том числе такие, как Алиев и Казарян, стояли с перевязанными головами. У двоих были сломаны пальцы, и еще несколько человек были с серьезными ушибами.

Те трое, что лежали вчера в конце строя, сейчас находились в лазарете, и на их счет надо было что-то думать.

«Еще один раздолбай, кажется, на губе», – вспомнил комбат.

– Значит, так, – подошел он к химикам, перед которыми стоял еще не успевший протрезветь лейтенант Мудрецкий и пытался втереть взводу, что сейчас они будут заниматься теоретической подготовкой, что означало, что они просто пройдут в казарму, рассядутся на табуретках и подремлют еще полдня, сидя.

А то, может, если вот комбат уйдет, глаза закроют и вообще спать повалятся после вчерашнего, – так думали многие, считая себя героями и надеялись на батькино снисхождение.

Стойлохряков протопал напрямую к химвзводу.

– Смирно! – скомандовал Мудрецкий, приложил руку к виску, повернулся и стал было там что-то докладывать.

Комбат оборвал его, прослушав пару слов, удовлетворенный тем, что Мудрецкий службу знает и по трезвой башке уже ему не хамит.

– Здравствуйте, товарищи.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – выдохнул взвод.

– Вольно, – бросил комбат.

– Вольно, – отдублировал Мудрецкий.

Подойдя поближе к химикам, подполковник разглядывал одного за другим. Стоя в две шеренги, двадцать пять человек глядели на комбата честными и преданными глазами.

Петр Валерьевич намного чаще, чем хотелось бы ему самому, был вынужден по долгу службы поступать с людьми достаточно жестко. Сейчас, разглядывая побитых во вчерашнем бою своих подчиненных, он в душе гордился и, зная по утреннему рапорту от старшего лейтенанта Кобзева, что и как происходило, должен был бы, по идее, дать этому взводу день отдыха на восстановление.

Но Шпындрюк – он же тоже не шутит. Если выйдет дело наружу, то многим из этих ребят не поздоровится, и он будет вынужден, в лучшем случае, отправить их служить в другие части. Особенно этого Простакова.

Комбат дошел до конца, посмотрел на последнего в строю – рядового Бабочкина и вернулся на середину к Мудрецкому.

– В общем, так, – пузо его колыхнулось, из горла раздался затяжной рык. – Вчера, – сейчас комбат ненавидел самого себя, слова которые приходилось говорить, застревали в горле, но ситуация того требовала, – вчера вы, вместо того чтобы поддерживать порядок на дискотеке, устроили побоище, ваших мам так-растак! Я не мама и не папа, у меня таких, как вы, почти четыреста человек плюс офицеры, – комбат посмотрел на Мудрецкого, стоящего рядом и уже почти не шатающегося.

Кто-то из солдат гыгыкнул.

– Рты закрыть! – рявкнул комбат. – За нарушение дисциплины и за марание чести военнослужащего Российской армии... – Весь взвод замер. Таким тоном могут объявить и расстрел. – Весь взвод во главе с лейтенантом Мудрецким...

– Я! – выкрикнул Мудрецкий в ухо комбату, чего мог бы и не делать.

– Во-во, он, – комбат сплюнул на асфальт. – С этой головкой, – Мудрецкий покраснел от стыда и негодования: «За что такие оскорбления!», – все вы направляетесь в леса. – Он сделал паузу. – Вас ждет тренировка на выживание, тем более что она прописана в плане подготовки на этот год, – тут же сам оправдал собственные действия Стойлохряков. – Поэтому делаем так: сейчас девять без двадцати, в девять ровно все стоят с вещмешками на этом месте. Брать все необходимое. Мудрецкий, займитесь личным составом.

Комбат удалялся. Все смотрели ему вслед. И ни у одного на языке слова доброго не было.

Подполковник прошел мимо Холодца, проводившего развод, и поднялся к себе в штаб звонить.

По соседству с отдельным батальоном располагался вертолетный полк. Так, километрах в двадцати. Ну, не очень далеко.

Между командиром полка и командиром батальона кинули проволоку, и теперь они могли общаться друг с другом по телефону. Поздоровавшись, комбат запросил три вертушки. Это единственное, что он мог сделать. Устроить пацанам настоящее военное приключение.

Валетов вслед за остальными ввалился в каптерку. Схватил вещмешок с пришитой к нему деревянной биркой со своей фамилией и выскочил обратно. Оглядев построившихся перед ним в коридоре солдат, Мудрецкий лихорадочно соображал, что это еще за такая тренировка на выживание в лесах.