Мария — королева интриг - Бенцони Жюльетта

Четверка лошадей неслась по узкой дороге, увлекая за собой темно-зеленую карету без гербов, наглухо задернутый полог из кожи не позволял разглядеть пассажира. Карета только что, перед самым закрытием ворот, успела миновать Буасси-Сен-Леже, не сбавляя скорости и чудом не столкнувшись с выезжавшей с гумна телегой. Студеный апрельский день 1622 года клонился к вечеру, а добраться до места необходимо было засветло.

На задке несущейся с бешеной скоростью кареты лакея не было. Единственный лакей примостился на козлах подле кучера, здоровенного детины, уверенной рукой правившего четверкой неистовых демонов. Кучера звали Перан. То был бретонец, крепкий и молчаливый, лицо его под надвинутой до бровей черной шляпой, казалось, было высечено из гранита. Он служил герцогине с тех пор, когда она была еще ребенком, был безгранично ей предан и подчинялся беспрекословно, за исключением тех случаев, когда она подвергала себя опасности своей неожиданной прихотью.

Внутри кареты, обитой зеленым бархатом и обложенной подушками, дабы смягчить дорожную тряску, две молодые женщины, почти ровесницы, сидели каждая в своем углу в полнейшем молчании. От самого Парижа дамы не обменялись ни единым словом. Одна из них была хорошенькой белокожей брюнеткой, закутанной в элегантный серый суконный плащ, обшитый шелковым сутажом, белым, как и накрахмаленные кружевные брыжи, точно поддерживавшие ее утонченное лицо, быть может, несколько строгое, но освещенное нежным сиянием прекрасных карих глаз. Эти глаза то и дело посматривали с затаенным беспокойством на неподвижный профиль спутницы. Никогда прежде Элен дю Латц, любимая камеристка герцогини, не видела столь напряженного выражения на ее лице, столь плотно сжатых губ и этих слез, которым лишь жгучая гордость не давала пролиться. Ей никак не удавалось взять в толк, что могло привести в такое состояние, без сомнения, самую прекрасную и самую желанную женщину во всем королевстве.

Да, конечно, она не так давно овдовела, но до сего дня она, казалось, не слишком горевала, и траур, по правде сказать, не удручал ее. В семнадцать лет Мария-Эме де Роан Монбазон стала женой большого друга молодого короля Людовика XIII, Шарля д'Альбера, герцога де Люина, буквально осыпанного дарами и почестями в знак королевской признательности и совсем недавно получившего шпагу коннетабля, в которой, однако, не было проку, ибо он был совершенно не приспособлен к подобной ответственности. Среди прочих милостей он получил дозволение жениться на самой хорошенькой девушке королевства, способной покорить сердце любого мужчины, будь то король или сам Папа! В ней было все: обольстительность, блеск, очарование и, разумеется, красота, а живой ум и жизнерадостность делали ее и вовсе неотразимой. Ее улыбка, беспечная, нежная или насмешливая, открывала ей все сердца, а ее переливчатый смех был способен смягчить самую строгую из старых вдов. К тому же Мария прекрасно владела своим нежным и теплым голосом, когда ей случалось петь, а петь сирене доводилось нередко. Будучи небольшого роста, она обладала обольстительным телом и восхитительно одевалась, сочетая элегантность с поистине королевскими манерами. Бывшие тогда в моде огромные брыжи «мельничный жернов» из накрахмаленных кружев служили блестящим обрамлением ее очаровательному лицу. У юной герцогини были тонкие и аристократичные черты, свежие и полные губы, лучистые синие глаза миндалевидной формы; высокий чистый лоб венчала высокая (из-за брыжей!) прическа из роскошных рыжих волос, прикрытых теперь оригинальной и чрезвычайно модной шляпой, один край которой был заколот алмазной брошью…

И вот этот блуждающий огонек потух, сирена умолкла. Точь-в-точь статуя, окутанная туманом, да и траурная одежда лишь усугубляет картину. Но почему? Элен терзалась еще больше оттого, что прежде Мария делилась с ней всем.

Все началось пятью часами ранее с приезда во дворец де Люина некоего дворянина, мсье де Фолэна, доставившего письмо из лагеря в Туре, где находился король. Гонец спешился лишь на минуту, сказав, что ответа не требуется.

Мария была в детских покоях (у нее было трое детей!), где кормилица как раз прикладывала к груди самую младшую, Марию-Анну, родившуюся в январе. Герцогиня не слишком заботилась о детях. Это было не в обычае, и в знатных семьях, особенно когда родители занимали важные посты — а Мария являлась старшей фрейлиной королевы, — считалось в порядке вещей, что дети живут отдельно от родителей, на попечении кормилиц, гувернанток и гувернеров, а также многочисленной челяди. Однако после гибели супруга, случившейся четырнадцатого декабря прошлого года на юге страны, где король вел войну, гибели, которую Людовик XIII даже не оплакивал, чувствительная к нюансам Мария поняла, что семье покойного, вероятно, не стоит больше ожидать милостей от государя. Она отказалась от неудобных и тесных покоев в Лувре, предложенных ей взамен тех, что она занимала прежде — восхитительных и близких к покоям королевы, — и укрылась в роскошном дворце, построенном ее покойным супругом на улице Сен-Тома-дю-Лувр. Что-то подсказывало ей, что смерть де Люина принесла королю больше облегчения, нежели горя. Королевское письмо застало ее в собственном доме.

Когда она читала его, ни один мускул не дрогнул на ее лице, обычно столь живом. Побледнев, она молча и с презрением бросила письмо в огонь, и Элен не посмела ни о чем спрашивать. Впрочем, герцогиня раскрыла рот лишь для того, чтобы дать несколько коротких распоряжений: немедленно отправить гонца в ее замок в Лезиньи, чтобы известить о ее приезде, подготовить дорожный сундук, ее карета с Пераном и одним лакеем должна быть готова через час. Затем она велела Элен готовиться ехать вместе с ней. Тем временем Мария написала письмо, которое приказала доставить королеве, заперлась на несколько минут в своей часовне, что весьма удивительно, ибо набожностью она не отличалась, после чего переоделась и, не потрудившись уведомить мажордома о длительности своего отсутствия, не говоря ни слова, села в карету вместе со своей камеристкой.

Молчание не было нарушено до самого приезда в Лезиньи, очаровательный новый замок из кирпича и белого камня, построенный Кончино Кончини десятью годами ранее. Флорентийский авантюрист, добившийся всемогущества вплоть до звания маршала Франции благодаря расположению к нему Марии Медичи, вдовы Генриха IV и регентши до совершеннолетия сына, не был лишен ни вкуса, ни осмотрительности. Прекрасный сельский замок с большими окнами и изящными павильонами отражался в водах рва, через который был наведен мост с подъемной частью, позволяющей перекрыть доступ внутрь.