Самый неподходящий мужчина - Беверли Джо

— Я боюсь своего наследства, Фитц. Думаю, отец с матерью были по своей натуре более близки, чем казалось. У него было мало времени на навязчивую неприязнь, а у нее не было времени ни на что другое. Я понимаю, за что она ненавидела его, но за что он ненавидел ее? Он победил. Он имел все. Я боюсь того, что в этом сундуке.

— Тогда предоставь его мне. Я просмотрю его и дам тебе знать.

— Нет, я должна сделать это.

— Прекрасно. — Он открыл дверь и отступил, чтобы она прошла.

Подойдя ближе, Дамарис спросила:

— Мне позвать Мейзи?

— Я верю, что мы достаточно сильны. Где это?

Его слова заключили ее в оковы, как если бы она дала обещание. Если безупречное поведение — цена его общества, она заплатит ее.

— В чулане, — ответила она и прошла мимо него.

— Дамарис, — окликнул он ее. Она остановилась.

— Прими во внимание, что ты могла взять от своих родителей лучшее, а не худшее. Любое качество может быть и плохим, и хорошим.

— Одержимость?

— Способность сосредоточиться на цели.

— Как было у меня с Эшартом, — заметила она. — И как у меня теперь с тобой. А озлобленность?

Он покачал головой:

— Насколько я понимаю, твой отец был храбрым, изобретательным, трудолюбивым человеком, которого уважали и которому с удовольствием служили. О твоей матери мне известно немного. Возможно, ее характер испортило его небрежное отношение, но подозреваю, что по своей природе она была практичной, находчивой женщиной.

— Тогда почему же она не сумела выбросить из головы свою ошибку и склеить новую жизнь из осколков?

Он улыбнулся:

— В тебе сейчас говорит твой отец, но у твоей матери была более страстная, менее прагматичная душа. Как у тебя, — мягко добавил он.

Она печально улыбнулась:

— Это опасный дар.

Она привела его в маленькую комнатку, где среди прочих коробок и сундуков стоял простой деревянный сундук. Дамарис сморщила нос:

— Узнаю этот запах. В спальне матери так пахло.

— Потому что она держала сундук под кроватью. — Фитц поставил подсвечник, который прихватил с собой, на гору коробок, затем открыл маленькое окно. — Судя по запаху, трупа там нет.

— Боже! Не шути так.

— Обычный тлен, я бы сказал, с примесью специй и духов. Давай-ка посмотрим на эти чудеса Востока. У тебя есть ключ?

— Нет. Не представляю, где он.

Он опустился на колени и вытащил свои отмычки. Дамарис прислонилась к закрытой двери, любуясь его грациозными движениями и строгой сосредоточенностью. Она на пути к решению проблемы своей безопасности, но зачем ей жизнь без него?

Он отомкнул замок и поднялся.

— Хочешь открыть сама? Она прошла вперед.

— Думаю, на это у меня хватит смелости.

Она потянула, но крышку заело. Он помог ей, вероятно, прежде чем подумал, что прикасаться к ней неразумно. Как только крышка подалась, он отступил назад. Она тоже отшатнулась от запаха.

— Ну и грязь! — Она опять подошла и осторожно приподняла вышитый белый шелк, который был безнадежно испорчен чем-то серым, прилипшим к нему. Она выпустила шелк, поднесла пальцы к носу и понюхала.

— Амбра. Из желудка кита, используется для приготовления духов. Ценная в небольших количествах, но вредна в избытке.

— Как некоторые люди, которых я знаю.

Это была шутка, и она взглянула на него с удивленным удовольствием. Это ничего не изменило, но было чудесно.

— Возможно, нам стоит делать это на улице, — заметила она.

— Слишком опасно. Не вытирай пальцы о юбку. — Он протянул ей носовой платок. — Зачем класть амбру на дорогой шелк? Твоя мать была так небрежна?

— Напротив, она была образцом аккуратности. Нет, я подозреваю, что этот сундук — свидетельство ее ненависти. — Она вытащила шелк, под которым обнаружились осколки когда-то красивых флаконов.

Какая-то узкая деревянная коробочка торчала с одного бока. Дамарис вытащила ее и обнаружила, что это папка. Осторожно развязав шелковые тесемки, она нашла восточные рисунки, каждый разорван на четыре части.

— А потом она аккуратно сложила их. — Дамарис бросила папку обратно в сундук. — Моя мать была сумасшедшей.

Он обнял ее и притянул ближе. Она в тот же миг прильнула к нему, но он ее не оттолкнул.

— Она была глубоко уязвлена, — сказал он, потирая ей спину. — Любой, если его оскорбить и уязвить, может съехать с катушек.

Думает ли он о своем брате?

Она набралась силы от его нежности, достаточно, чтобы отстраниться.