Голос призрака - Холт Виктория

— Я не могу, — ответила она. — Что они скажут? Я взяла ее под руку.

А не поехать ли мне самой? Но как оставить ее тут с ним? Я все еще не была уверена в ней. В моем сердце теплилась надежда, что еще не все потеряно. Я боялась оставить его.

— Произошла ужасная вещь, Долли, — сурово произнесла я. — Мы должны спасти их, если это возможно… его и Билли. Вы повинны в том, что произошло, но вы не убийца. Если мы сумеем спасти им жизнь, то ваша совесть будет чиста и вы не будете думать о том, что заманили его сюда. Скажите им, пусть найдут врача и носилки, и быстро возвращайтесь. Пожалуйста, Долли.

— Я поеду, — сказала она. — Я поеду. И на этот раз я поверила ей.

Я опустилась на колени возле него.

— Джонатан, — сказала я. — О… Джонатан. Пожалуйста, не умирай. Ты не должен покидать меня, не должен…

На мгновение глаза его приоткрылись и губы шевельнулись. Я склонилась пониже, чтобы расслышать, что он говорит.

— Клодина, — прошептал он.

— Да, Джонатан, мой самый дорогой. Я здесь, с тобой. Я отвезу тебя в Эверсли. Ты поправишься. Я тебе обещаю.

— Кончено, — прошептал он.

— Нет, нет. Ты слишком молод, Джонатан Френшоу. Ты всегда был победителем. Вся твоя жизнь еще впереди.

Его губы вновь прошептали мое имя.

— Помни… — пробормотал он. — Живи счастливо, Клодина. Не оглядывайся назад. Тайны лучше всего хранить. Помни. Ради Амарилис… помни. Наша Я поцеловала его в лоб. Какое-то подобие улыбки скользнуло по его губам.

Он все еще пытался что-то сказать. Я думаю, было — «Будь счастлива». Я знала, что значили его слова Я должна была быть счастливой, сделать счастливым Дэвида, хранить нашу тайну. Долли была посвящена в нее, но у меня было ощущение, что от никогда ее не выдаст. Было много такого, что ей захотелось бы забыть.

— Не уходи, Джонатан, — сказала я.

— Ты меня любишь?

— Люблю… всем сердцем.

Его веки дрогнули, и вновь появилась улыбка.

— Джонатан! — взмолилась я. — Джонатан… Но он уже ничего не слышал.

Когда за ним приехали, он был мертв.

ОКТЯБРЬ 1805 ГОДА

Прошло много времени с того страшного происшествия на берегу, когда на моих руках умер Джонатан. Амарилис и Джессике исполнилось одиннадцать лет. В том году, как и всегда, мы отпраздновали их дни рождения. Они росли вместе, в тесной дружбе, может быть, более тесной, чем это возможно у сестер. Они были такими разными — темноволосая броская красотка Джессика и светлая, как ангел, Амарилис. Они были любимицами всего нашего дома.

С Дэвидом я наслаждалась счастьем, в возможность которого и не верила. Конечно, это не было полное счастье. Как оно могло быть полным? Меня посещали сны, в которых я оказывалась в той комнате и слышала голоса, говорящие мне, что я обманула того, кто так горячо, так нежно любил меня. Иногда днем, когда я смеялась от счастья, эти голоса преследовали меня, омрачая радость и спокойствие души. Тогда я думала о Джонатане и находила утешение, вспоминая его слова. Я ни в коем случае не должна позволить Дэвиду усомниться в том, что наш брак не всегда был идеальным. Моим наказанием стало жить с тайной, и мне никогда не суждено было полностью избавиться от чувства вины. Всегда что-то должно было напоминать мне о ней, подобно голосам в комнате с привидениями. Жизнь в Эверсли шла почти так же, как всегда. Невозможно было сохранить в тайне, что Билли Графтер и Альберик были шпионами, поэтому они нашли свою смерть. Джонатан стал героем, который наказал их, и за это отдал свою жизнь.

Я иногда задумывалась о Долли. Я часто встречала ее, и, казалось, она прониклась ко мне симпатией. Эвелина Трент изменилась. Я так и не узнала, насколько ей было все известно, но она перестала так отчаянно оплакивать Эви и посвятила себя заботам о Долли. Я думаю, она поняла, что ее честолюбивые надежды, связанные с Эви, стали одной из основных причин, толкнувших внучку на такой отчаянный поступок. Должно быть, мысль о том, что она предпочла смерть в водной пучине гневу бабушки, оказала на нее отрезвляющее действие.

Ни мне, ни Долли не суждено было забыть те драматические события, участниками которых мы стали. Однажды я беседовала с ней о Джонатане и рассказала, что лучше хранить тайны, чем делать признания, которые причинили бы людям боль.

— Не знаю, прав он был или нет, — сказала я. — Возможно, я пойму это прежде, чем умру.

Миллисент была потрясена смертью Джонатана. Она по-настоящему любила его.