Любовник - Шоун Робин

Майкл забрался под покрывала. Простыни показались ему гостеприимно теплыми, а запах страсти возбуждал. Целых пять лет женщина не согревала его постели.

Майкл лег и потянулся к Энн. Сердце его бешено забилось. Бледно-голубые глаза Энн тревожно смотрели на него — не замутненные ни сном, ни грезами прошлого. Неужели она не спала, когда он стоял рядом?

И слышала, как выходил на балкон? И его разговор с Габриэлем.

— Птицы проснулись.

Майкл не пошевелился, боясь спугнуть ее.

— Да.

— Поздно. — Ее голос доходил словно бы с большого расстояния и совсем не запоминал тот, которым она кричала среди ночи. — Мне пора.

Майклу наконец надоело притворяться. Он ее хотел. Она его хотела. Разве этого недостаточно?

Он не был Мишелем, как бы сильно ни пытался им прикинуться. Мишель умер пять лет назад. Как умерло все, что он когда-то любил. Он охватил лицо Энн руками Майкла, а не Мишеля. Руками, которые скорее отталкивали, нежели привлекали. Но не испугали ее. И даже сейчас она не дрогнула, хотя выражение ее лица оставалось холодным и сдержанным.

Габриэль ошибался. Никакая другая женщина не заменит Энн. Она была честной в своей страсти и заслуживала ответной честности.

— В кебе я вам не все рассказал. Кое-что вам необходимо знать, — прошептал он.

В ее глазах промелькнула неуверенность. Ясных, бледно-голубых и болезненно выразительных. Они свидетельствовали об одиночестве и боли и выворачивали душу наизнанку.

— Что такое? — так же тихо спросила она. В ее дыхании Майкл ощутил остатки аромата шампанского, зубного порошка и женского удовлетворения.

— Я не досказал, что, когда мужчина оказывается внутри женщины, — большими пальцами он поглаживал ее бархатные щечки, а ладони ласкали раковины ушей, — ее дыхание точно так же поддерживает жизнь в нем, как и его в ней. Не сказал, что ты мне нужна, что я хочу до тебя дотрагиваться и буду за это платить.

Энн окаменела. Она не подготовилась к общению с Майклом-англичанином. И не подозревала, что именно он отнял ее девственность, а не француз Мишель.

— Месье, вам нет нужды меня опекать. Мне прекрасно известно, что такой человек, как вы, не нуждается в таких женщинах, как я.

Майкл гладил ее волосы, ладони касались бледной, будто яичная скорлупа, кожи на скулах. Энн оставалась удивительно тихой, как в доме свиданий под взглядами донжуанов и шлюх. А потом в кебе, прижимаясь к человеку, которого наняла, чтобы он лишил ее девственности. И в его объятиях, когда он ее раздевал, оцепенев от страха и желания.

— Вот о чем я тебе не сказал. — Майкл наклонился и соединил свои губы с ее губами. — Ты полагаешь, раз я продажный мужчина, то не хочу, чтобы меня ласкали?

Энн слегка повернулась к нему. Пальцы Майкла отпустили ее шею и легли на руки.

— Вот о чем я тебе не сказал.

Ее глаза затуманили удивление и страх. Энн была права, что испугалась его: Майкл не то что Мишель — он станет брать и брать, пока у нее останется что предложить. И не простит ей женской скромности и робости, как поступил бы Мишель. Слишком мало осталось времени.

— Что ты на это скажешь, Энн?

Ее дыхание овевало его губы жаркими короткими толчками.

— Кто я такая?.. У вас было столько красивых женщин моложе меня.

Откуда в ней такая наивность? Что, надеть ей очки, чтобы она разглядела, какова на самом деле?

— Меня не нанимали пять лет. — Майкл ощущал, как растет его желание, и понимал, что эта исповедь все меняет.

— Почему? — Теперь в ее взгляде сквозило недоверие.

— Из-за огня. — Сострадания он боялся больше, чем отвращения.

— Вы прервали отношения с женщинами, потому что обожглись?

Неужели его боль — человека, который умер пять лет назад, — способна настолько ранить?

— Женщины больше не хотели меня, потому что я обгорел.

— Невозможно в это поверить, месье.

— Отчего же? — Майкл провел пальцами по ее голове — отнюдь не нежно, но и не откровенно грубо. — Что тут невероятного, если женщины не хотят платить за услуги обезображенного ловеласа?

— Оттого, что вы по-прежнему самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

Майкл похолодел. Пение птицы на улице внезапно показалось пронзительно громким. В девяти милях, а центре Лондона, Биг Бен принялся отзванивать время: первый далекий удар, второй, третий, четвертый, пятый.

— Мы встречались раньше?

— Однажды, восемнадцать лет назад, на балу.