Магия страсти - Коултер Кэтрин

Внезапно все утихомирилось. Был ли огонь отражением чувств моего спасителя?

— Я дал обет не вмешиваться, — произнес голос. — И хотя это мое проклятие, я должен держать слово.

— Кому ты клялся?

— Тебе не обязательно это знать.

— Ты такой же мужчина, как я?

— Разве я не болтал без перерыва, как это делают мужчины, ради того, чтобы слушать звуки собственного голоса? Разве я не смеялся, как мужчина?

Да. Нет.

— Ты скажешь, где я нахожусь?

— Это не важно, друг мой.

Его друг? Если он такой друг, почему я лежу неподвижно?

И тут я вдруг ощутил собственные пальцы и даже немного пошевелил ими, но поднять руку не смог, и это, несомненно, внушало тревогу. И все же, по правде говоря, я не встревожился. Скорее, был заинтересован и заинтригован, совсем как ученый на пороге великого открытия.

Но умел ли он читать мои мысли?

Я призадумался и, наконец, медленно выговорил:

— Чем же может вам помочь капитан корабля? Вы показали мне силу, пределы которой трудно представить. Я был на борту своей бригантины, посреди Средиземного моря, в пяти милях от острова Санторини, моего последнего порта, когда неожиданно налетел шквал, и корабль подхватила гигантская волна. Я слышал вопли матросов, слышал, как первый помощник молил Бога спасти его, когда этот кошмар обрушился на нас. Потом в меня вонзился обломок мачты, разорвав бок. Последнее, что я помню, — серая стена воды, и все же…

— И все же ты здесь. Жив и невредим.

— А мои люди? Мой корабль?

— Они мертвы. Корабль погиб. В отличие от тебя.

Я подумал о своем первом помощнике Докси, громогласном неотесанном парне, преданном только мне, о коке Элкинсе, вечно напевавшем непристойные куплеты и варившем комковатую овсянку, которую все ненавидели.

— Возможно, я мертв, возможно, ты дьявол и играешь мной ради забавы, заставляя поверить, что я все еще жив, хотя смерть уже приходила за мной и…

Смех. Да, это был смех, тихий и странно глухой, и… нет, смех был не совсем человеческим… скорее, его подобием. Неужели я в аду? Неужели сейчас перед моим взором появится сатана, приветствующий меня, в своем логове? Но почему я не боюсь? Возможно, смерть лишает людей страха.

— Я не дьявол. И не имею с ним ничего общего. Это совершенно иная сущность. Так ты выплатишь свой долг мне?

— Да, если я действительно жив.

И тут меня пронзила боль, настолько жуткая, что в это мгновение я бы приветствовал смерть как спасение. Рана на боку открылась. Я чувствовал, как плоть отдирают до самых костей, чувствовал, как вываливаются из живота внутренности. Я страшно завопил во тьму. Критский огонь взметнулся высоко: безумный, буйный, синий. Но боль стихла так же внезапно, как началась. Критский огонь успокоился.

— Почувствовал смертельный удар упавшей мачты? Я так задыхался, что не сразу смог ответить: слишком жива еще была память о нечеловеческой боли.

— Да. Я понял, что от гибели меня отделяло мгновение, так что, вероятно, она меня настигла или…

В этом черном голосе послышались веселые нотки… опять слишком глухие. Опять неестественные.

— Или что?

— Если я действительно жив, значит, ты волшебник, колдун, чародей, хотя не уверен, что между этими титулами существует большая разница, а может, тебя прислали сверху или снизу. Невиданное, непонятное создание. Самому мне не понять. А ты не объяснишь. Но ты нуждаешься во мне, потому что обещал не вмешиваться.

Не вмешиваться? Странно бескровное слово, лишенное тени угрозы или страсти. Подобное обещание может дать засидевшаяся в девках тетушка, не находишь?

— Ты выплатишь мне свой долг?

Я понял, что надежды нет. Он не отступит.

— Да. Я выплачу свой долг.

Критский огонь погас, и я погрузился во мрак, казавшийся чернее сердца грешника. Я был один. Но не слышал удалявшихся шагов. Ни звука. Ни какого-либо движения. Даже чужого дыхания в неподвижном черном воздухе. Только мое собственное.

Но в чем заключается мой долг?

Я заснул. Мне снилось, что я сижу за пиршественным столом и поглощаю обед, достойный самой доброй королевы Бесс. Блюда подавали невидимые руки: жареный фазан и другая экзотическая дичь, а на десерт — финики, и фиги, и сладкие лепешки, подобных которым я до этого не пробовал. Все было великолепно, а терпкий эль из золотой бутылки согрел внутренности и пролился в меня как целящее материнское молоко. Я был сыт. Я был доволен.