Ваша до рассвета - Медейрос Тереза

Саманта поставила таз на столик около кровати и вылила в него горячую воду, ее руки дрожали так, что она забрызгала себе всю юбку. Нечего так нервничать, отругала она себя. Обмывание Габриэля было просто еще одной ее обязанностью, ничем не отличавшейся от смены повязки или давания лекарств.

Она успокоилась и сосредоточила все свое внимание на том, чтобы стереть с его лица и горла ржавые пятна. Но когда настало время откинуть с него простыню, она заколебалась. Предполагалось, что она обычная женщина, женщина, которая не будет жеманничать или падать в обморок при виде мужской наготы. В его нынешнем состоянии, твердо сказала она себе, обмывание Габриэля ничем не отличается от обмывания маленького ребенка.

Но когда она стала отодвигать простыню, открывая мускулистую грудь и упругий живот, стало совершенно очевидно, что он не ребенок, а мужчина. И совершенно взрослый мужчина.

Намочив ткань в теплой воде, Саманта провела ею по буграм и впадинам его груди, стирая все следы засохшей крови. Капли воды заблестели в золотистых волосках на его груди. Когда вода стала стекать под простыню, которой были покрыты его узкие бедра, ее беспомощный взгляд проследил за ней, загипнотизированный запретной приманкой.

Она заверила Филиппа, что обмывать его совершенно нормально для нее. Но не было ничего нормального в ее внезапно пересохшем рту, ускорившемся дыхании и сильном желании откинуть простыню, чтобы увидеть, что под ней.

Она оглянулась на дверь, жалея, что не подумала ее запереть.

Прикусив губу, Саманта зажала край простыни большим и указательным пальцами и медленно потянула, открывая по дразнящему дюйму за рывок.

– Это только я, или там есть хороший эскиз?

Услышав хрипловатый баритон, почти неразборчивый, но ничуть не менее язвительный, Саманта бросила простыню, как горячую картофелину.

– Простите, милорд. Я только проверяла ваше, ваше…

– Кровообращение? – мягко подсказал он и помахал рукой в ее направлении. – Так продолжайте. Я далек от того, чтобы препятствовать удовлетворению вашего … любопытства. О моем состоянии, конечно.

– И как давно вы проснулись? – с растущими подозрениями спросила Саманта.

Он потянулся, его движение вызвало рябь, пробежавшую по упругим мускулам его груди. – О, наверное, как раз перед тем, как Филипп постучал в дверь.

Вспомнив свои колебания над его, так любовно слепленной, верхней частью тела, Саманте захотелось провалиться сквозь землю.

– Вы все это время бодрствовали? Не могу поверить, что вы собирались позволить мне…

– Позволить вам что? – он моргнул невидящими глазами, просто образец невинности. – Выполнять свои обязанности?

Саманта захлопнула рот, осознав, что, не выдав себя, не может дальше спорить.

Она рывком вернула простыню на место, ставя преграду между своим взглядом и его обнаженной грудью.

– Если вы плохо спали, я могу дать вам еще лауданума.

Он вздрогнул.

– Нет, спасибо. Я лучше буду испытывать боль, чем ничего вообще. Так, я, по крайней мере, могу убедиться, что еще жив. – Она проверила его повязку, и он улыбнулся ей своей печальной полуулыбкой, от которой у нее сжалось сердце. – Надеюсь, что шрама не останется. Я не хочу испортить свою прекрасную внешность.

Отодвинув взъерошенные волосы, она прижала руку ему ко лбу. Что давало странные ощущения, поскольку именно ее, а не его лихорадило.

– Тщеславие должно быть сейчас наименьшей вашей проблемой. Большая удача, что вы живы, знаете ли.

– Так все мне говорят. – И прежде, чем она смогла убрать руку, он поймал ее за запястье и мягко опустил ее руку между ними. – А что является вашей удачей, мисс Викершем? Разве вы не должны были уже вернуться в Лондон, чтобы изливать свое милосердие у постели какого–нибудь благодарного моряка, который посмотрит на вас телячьим взглядом и сделает предложение, как только встанет на ноги?

– И какой в этом был бы вызов? – тихо спросила Саманта, неспособная оторвать взгляда от большой мужской руки, обхватившей ее бледное тонкое запястье. Его большой палец лежал прямо на ее грохочущем пульсе. – Я предпочитаю тратить свое милосердие на неблагодарных хулиганов со скотскими характерами. Знаете, если вы хотели, чтобы я осталась, совершенно не нужно было резать себе горло стеклом. Вы могли просто хорошенько попросить.

– И разрушить мою репутацию скотины? Нет уж. Кроме того, я вызывал колокольчиком именно вас, чтобы получить удовольствие, увольняя вас лично. – Его большой палец скользил по ее горящей ладони, вызывая нечто опасно близкое к нежности.