Ваша до рассвета - Медейрос Тереза

От двери послышался мужской голос, прерывающийся от волнения.

– Вы не поверите, но только посмотрите, что только что выкопал садовник!

Глава 11

«Моя дорогая Сесиль,

Вероятно, моя застенчивость раньше мешала мне говорить более смело – я хочу получить Вас…»

* * * 

– Что именно? – потребовал он ответа, уже предчувствуя, каким тот будет.

– О, ничего особенного, – торопливо ответила Саманта. – Питер просто болтает всякую ерунду.

– Это не Питер, а Филипп, – поправил ее Габриэль.

– Откуда вы можете знать? – она казалась искренне потрясенной, что он может отличить одного близнеца от другого.

– Питер предпочитает лишь легкий запах розовой туалетной воды, а Филипп просто обливает себя ею в надежде, что юная Элси обратит на него внимание. И мне сейчас не нужно зрение, чтобы сказать, что в данный момент он стал красным как пион. Так что ты там нашел, парень? – спросил он, обращаясь прямо к подростку.

– Ничего, что может быть интересно вам, милорд, – заверила его Саманта. – Это просто отличная … морковь. Почему бы вам не отнести ее на кухню, Филипп, и не сказать Этьену, что уже можно начинать готовить тушеное мясо на ужин?

Смущение лакея выдал его голос.

– По мне, так это больше похоже на старый сапог. Странно, что он был весь изжеван и закопан в саду.

Вспомнив, как красиво коринфская кожа обтягивала его икры, Габриэль едва не застонал.

Когда он заговорил снова, его голос был мягким и тщательно контролируемым.

– Я максимально упрощу для вас, мисс Викершем. Или собака уйдет, – он наклонился достаточно близко, чтобы чувствовать приправленное мятой тепло ее дыхания. – Или вы.

Она фыркнула.

– Хорошо, если вы так ставите вопрос. Филипп, ты не отведешь Сэма в сад?

– Конечно, мисс. Но что мне делать с ним дальше?

– Нам придется вернуть его законному владельцу.

И прежде, чем Габриэль понял, что она собирается делать, грязный и обслюнявленный сапог приземлился ему на грудь.

– Спасибо, – натянуто сказал он, отпихивая сапог от себя.

Проведя тростью по полу перед собой, он повернулся и зашагал обратно к лестнице. Но его достойный уход был испорчен, когда он добрался до первой ступеньки раньше, чем ожидал. Он замер, с упавшим сердцем чувствуя, что его правый чулок теперь такой же мокрый, как и левый.

Ощущая спиной потрясенный взгляд мисс Викершем, он стал с хлюпающим звуком подниматься по лестнице, оставляя за собой мокрые следы.

* * * 

Габриэль закрывал подушкой уши, но даже ее толщина не могла заглушить отдаленный вой, доносящийся через окно его спальни. Вой начался в тот момент, когда его голова коснулась подушки, и явно не собирался прекращаться до самого рассвета. Пес плакал так, словно его маленькое сердечко разбилось надвое.

Перевернувшись на спину, Габриэль швырнул подушку в направлении окна. Укоризненная тишина нависала над домом. Мисс Викершем, вероятно, уже спала блаженным сном вопиющей добродетели, уютно свернувшись в постели. Он почти видел ее там, шелковистые пряди распущенных волос на подушке, мягкие лепестки губ, разделяющиеся с каждым вздохом. Но даже в его воображении, ее деликатные черты были скрыты вуалью теней.

Она, вероятно, смыла перед сном лимонную вербену со своей кожи, оставляя только сладость ее собственного аромата. Аромата, который был более богат и опьяняющ, чем любые, когда–либо существовавшие духи, и обещал целый сад земных наслаждений, перед которыми не мог бы устоять ни один мужчина.

Габриэль застонал, его тело ныло от расстройства и желания. Если собака скоро не успокоится, он завоет вместе с ней.

Отбросив одеяло, он поднялся и подошел к окну. Нащупав задвижку, он открыл ее и дернул оконную раму вверх, засадив себе в большой палец занозу.

– Тише! – прошипел он в пустоту под окном. – Умоляю, не мог бы ты вести себя потише!

Собачий вой резко оборвался. Раздалось обнадеженное поскуливание, потом наступила тишина. Издав вздох облегчения, Габриэль вернулся к кровати.

Вой возобновился, такой же душераздирающий, как и раньше.

Габриэль захлопнул окно, затем шагнул назад к кровати и нащупал халат, висевший на ее столбике. После чего он решительно вышел из комнаты, даже не потрудившись взять трость.

– Вы сами этого хотели, если я сейчас свалюсь с этой лестницы и сломаю шею, – пробормотал он, ощупывая ногами ступеньки и мало–помалу передвигаясь вперед. – Вместо того чтобы плакать на моей могиле, этот пес, наверняка, обмочит ее. Надо было приказать егерю пристрелить это проклятое животное.