Дар Афродиты - Крючкова Ольга Евгеньевна

Мария Ивановна сначала и не поняла: кого именно украли, но, наконец, сообразив, попросту лишилась чувств.

Мужики, пытавшиеся починить актерскую кибитку, бросились к своему хозяину.

— Где она? Найти мою дочь!!! Всех велю пороть! Мерзавцы! — Неожиданно он осел и заплакал. — Как я скажу его сиятельству, что собственную дочь не уберег?

Тут подскочил Пантелемон.

— Барин, айда на актерскую телегу, она стоит перед кибиткой. На ней до Астафьево доберемся и людей супротив разбойников подымем. Это где видано, чтобы барышень красть посреди бела дня?!

Тут актеры взбунтовались:

— Не дадим нашу телегу! А как мы до Астафьева доберемся?

— Я прикажу вас всех перестрелять! — рявкнул Дмитрий Федорович.

— Нет, ваша милость, — вперед выступил все тот же наглый цыган, — мы — не крепостные. Нас просто так стрелять нельзя.

Дмитрий Федорович буквально осел от своего бессилия.

— Стреляй, мужики! — скомандовал Пантелемон, видимо вспомнив былые годы, что был денщиком при барине в армии. — Заряжай, целься!!! — не унимался он.

Цыгане, понимая, что дело принимает серьезный и весьма опасный поворот, рассыпались по лесу, словно горох.

Пантелемон подхватил барыню, что находилась в обмороке и, войдя в роль спасителя, снова отдал команду:

— Айда к телеге!!!

* * *

Его сиятельство Павел Юрьевич Астафьев пребывал в дивном расположении духа. Он пробудился полный сил и, должно признаться, страстного желания обладать юной Натальей Дмитриевной.

Его богатая фантазия рисовала картины полные любовной страсти. Он представлял, как ведет Наташу, уже жену, в спальню. Там скидывает с нее фату и припадает сладострастно к нежной молодой шей, груди и… так далее. Затем Павел Юрьевич расстегивает крючки ее свадебного платья, — а уж в плане дамский крючков, пуговичек и разного рода застежек он был мастер, — дергает за шнуровку корсажа и он спадает, обнажая стройное желанное тело молодой жены…

Неожиданно фантазии эротического характера были бесцеремонно прерваны лакеем:

— Ваше сиятельство!!! — задыхаясь от быстрого бега, кричал он.

— Что еще?

— Ваше сиятельство!!! Там господин Погремцов…

— И что? — удивился граф.

— Они прибыли-с на телеге…

Его сиятельство встрепенулся:

— Как на телеге? Что случилось? — Он бросился из гостиной во двор дома.

Перед ним открылась страшная картина: супруги Погремцовы все в слезах сидели в крестьянской телеге. Рядом с ними стоял верный Пантелемон и двое вооруженных мужиков.

— Боже мой! Дмитрий Федорович! — Граф бросился к своему другу. — Что это все значит?

— Наташу украли… — еле-еле выдавил из себя Погремцов.

Граф не на шутку растерялся.

— Как? Что вы говорите?

— Да, да… На нас напали в лесу, — пояснила Мария Ивановна, заливаясь слезами.

Графа обуяла ярость: еще мгновение назад он почти обладал Наташей, а теперь — она украдена! Кем, черт возьми?! По какому праву?! Это что за Кавказ здесь развели?

Через пятнадцать минут вооруженный отряд под предводительством графа Астафьева и Погремцова двинулся на розыски похищенной Натальи Дмитриевны. Посыльный же спешно направлялся в Калугу к самому градоначальнику с просьбой оказать содействие в розыске девицы и похитителей.

11

Наташу парализовал страх. Единственное, что она успела заметить — Глашу тоже схватили. В голове пронеслось: «Бандиты, разбойники… Но зачем? Неужели… нет, это просто невозможно…»

Неизвестные в черном быстро перекинули беспомощных женщин поперек своих лошадей, заправски запрыгнули в седло, и поминай, как звали… Похитителей и след простыл.

Наташа созерцала проносящуюся мимо землю, траву, цветы и тому подобное из весьма недвусмысленной позы. Ей, как всякой благопристойно воспитанной барышне, претило лежать на лошади, пардон, кверху задом, пусть даже по отношению к похитителю.

Девушка попыталась пошевелиться, но всадник повелительно прижал ее рукой к лошади, и она отказалась от всяческих попыток разместиться достойно при таких щепетильных обстоятельствах.

Наташа потеряла счет времени, лошадь скакала быстро, наконец, голова закружилась, последней мыслью Наташи было: «Прическа… Я вся растрепалась… Это неприлично… Хотя перед кем…»

Лошади остановились перед небольшой часовней. Всадники спешились, и каждый из них подхватил свою ношу. Глашу положили на скамью при входе в часовню.