Опал императрицы (Опал Сисси) - Бенцони Жюльетта

Морозини не стал тратить время на догадки и бегом бросился в вестибюль. Он появился там как раз в момент, когда сорванный быстрой рукой с головы шлем свалился, обнажив соломенные, еще сильнее, чем обычно, взлохмаченные кудри Адальбера Видаль-Пеликорна, вытаращившего свои голубые глаза при виде Морозини.

– Ты! Но что ты здесь делаешь?

– Я мог бы задать тебе тот же вопрос. И даже – вопросы, у меня их немало.

– У нас хватит времени на все. Как я рад тебя видеть!

Этот крик души и мощные объятия окончательно рассеяли дурное настроение, не покидавшее Альдо со дня приезда в Париж.

– Ну я и натерпелся с тех пор, как мы расстались! – вздохнул Адальбер, протягивая портье паспорт, прежде чем последовать за лакеем-камергером. – Можешь себе представить, откуда я выбрался?

Попробуем догадаться. По-моему, ты прибыл из Вены, но еще совсем недавно ты гнил на мокрой соломе в египетской тюрьме, – проговорил Морозини, не пряча довольной улыбки при виде изумления друга.

– Откуда ты знаешь?

– Вена – плод моего личного дедуктивного анализа, но что касается твоих приключений у фараонов, о них мне рассказал Симон.

– Ты виделся с ним?

– На прошлой неделе и как раз в Вене. Мы вместе наслаждались прекрасным представлением «Кавалера роз». Кстати, а ведь ты мог бы взять на себя труд написать мне! Это не запрещено – между друзьями...

– Понимаю, но... есть вещи, которые лучше объяснять при личной встрече. Кроме того, ненавижу писать!

– А я-то считал тебя литератором в не меньшей степени, чем археологом... не говоря уж обо всем остальном!

– Сочинить научный трактат или доклад в какую-нибудь академию – это по мне, но переписка в духе маркизы де Севинье – нет уж, увольте, это приводит меня в ужас!

Лакей распахнул перед ними дверь соседней с номером Альдо комнаты. Адальбер схватил друга за руку и потянул за собой.

– Ты должен рассказать мне все, пока я буду принимать душ и переодеваться!

– Никак невозможно. Мне тоже нужно принять душ. Если хочешь знать, я только-только с поезда, а до ужина нужно еще успеть нанять машину. Поговорим за столом.

– Минутку! Зачем тебе машина? Есть же моя!

Я видел, как ты подъехал, но, поскольку мне ничего не известно о твоих планах, разреши мне сосредоточиться на моих, – лицемерно произнес Морозини.

– Мне абсолютно нечего делать, разве что вернуться в Париж. Если я и мой автомобиль тебе нужны, мы – в твоем распоряжении. Кстати, почему ты в Зальцбурге?.. И что ты делал в Опере с Симоном? – добавил Адальбер, в чьих глазах вдруг мелькнул огонек подозрения. – Не идет ли, часом, речь о... о...

Он боялся договорить, тем более что лакей, верный своему образу, выходил в коридор подчеркнуто медленно и торжественно. Альдо широко улыбнулся.

– Заключай пари, и ты выиграешь! – весело сказал он. – Вот только хочешь ты этого или нет, но придется подождать до ужина. Мне действительно необходимо хорошенько помыться.

– Тебе нравится меня томить!

– Это уж слишком! Послушай, дружище, я целую неделю только и делаю, что пытаюсь хоть что-то разузнать о тебе, и моя позавчерашняя встреча с твоим драгоценным Теобальдом ничего не прояснила. Можешь гордиться им: он нем как могила!

– Ты был у меня дома?

– Блестящая догадка! Все, что я смог выяснить, допрашивая его с пристрастием, это то, что ты отправился отдыхать с дамой. Вот и ты теперь терпи до ужина.

Адальбер не стал настаивать. К удивлению друга, он страшно покраснел и поспешил ретироваться к себе в комнату.

– Как хочешь, – пробормотал он. – Встречаемся в восемь.

И дверь за ним закрылась.

Переодевшись в смокинги, друзья спустились вниз и устроились за столом в «Красной гостиной». Зальцбургский отель до такой степени демонстрировал свою приверженность имперскому режиму, что дал это название одному из двух своих ресторанов. Хорошо знавший город и «Австрийский двор», где он обычно останавливался, Адальбер взял на себя выбор блюд. И он же первым открыл огонь, пользуясь тем, что они сидели в укромном уголке полупустого зала.

– Надеюсь, ты простишь, если я нарушу предложенный тобой порядок, ведь происходившее со мной в последние месяцы не так – о, далеко не так! – увлекательно, как наши отношения с Симоном. Расскажи, умоляю, зачем вы отправились в Оперу?

Морозини, не ответив, взялся за стакан «гешприцера»^[6], который здесь подавали в качестве аперитива, и это еще сильней раззадорило любопытство Адальбера.