Страшное гадание - Арсеньева Елена

– Нет! – Марина очень живо изобразила испуг. – Прошу вас никому не говорить о моей просьбе! Иначе кто-нибудь непременно проболтается и мне не удастся поймать ее.

– Поймать? Кого? – не выдержал Сименс, и Марина со вздохом искреннего облегчения выпалила:

– Ведьму!

Сименс мгновенно сделался похож на пойнтера, взявшего след.

– Ведьму? – Голос его стал высоким. – Миледи изволит шутить?

– Хороши шутки! – приняла Марина оскорбленный вид, старательно припоминая все, что слышала от Глэдис. – Я сама видела отвратительную жабу, которая скакала со ступеньки на ступеньку: гоп-шлеп! гоп-шлеп! Потом откуда ни возьмись появился огромный кот… О нет, то был не Макбет! – остановила она Сименса, готового что-то сказать. – Не белый, а черный, величиной с доброго теленка, дикий, дышащий злобой, куцеухий, плосконосый, острозубый, неистовый, с острыми когтями и сверкающими глазами. Жаба вскочила на него верхом – и они исчезли, причем я видела, как замутился и повис в воздухе лунный луч, не доставая до земли, как будто его обрезали!

Глаза Сименса блеснули.

– А решето? – Он так разволновался, что схватил Марину за руку. – А решето вы видели? О, простите, миледи…

– Видела! – решительно кивнула Марина. Ей не совсем понятно было, при чем здесь решето, но она решила, что лишние подробности не повредят. В конце концов, врать – так уж врать. – Видела решето!

– Ведьма просеяла лунный свет, – алчно выдохнул Сименс. – Вот почему вдруг испортилась погода! Хо-ро-шо…

Марина только кивнула: нынче вечером и впрямь захмарило.

Несколько мгновений они с Сименсом глядели друг на друга, причем Марина изо всех сил старалась придать лицу такое же алчное и в то же время карающее выражение.

Конечно, она и не подозревала, что Сименс так легко клюнет на эти нехитрые байки. Теперь всего-то и делов: заставить его окончательно заглотить наживку и начать похаживать ночью по замку. В поисках жабы и кота он рано или поздно наткнется на Агнесс, которая чуть ли не голышом бежит к Десмонду в поисках ночных утех. Можно не сомневаться, что суровый пуританин не постесняется испортить восторги любовникам, даже если это вызовет неудовольствие милорда. Чего доброго, он вовсе выживет распутницу из замка! И тогда ее ласк лишится не только Десмонд, но и Хьюго… Марина едва не хихикнула, предвкушая изгнание ненавистной девки, но одернула себя: сейчас не к месту изображать восторг. Да и не ко времени, если на то пошло: дело еще не слажено!

– Хорошо… – повторил Сименс. – Однако зачем все-таки миледи нужен мак?

Марине потребовалось некоторое усилие, чтобы вспомнить, с чего все началось.

– Есть много способов заставить ведьму проявить себя! – Марина изо всех сил старалась вспомнить все, о чем болтали в девичьей за шитьем. – У нас в России, например, всем известно: ежели ночью ударишь саблею черную кошку или свинью, которая бежит по улице, то утром какая-нибудь баба в деревне непременно окажется с перевязанной рукой или ногой. Но сами посудите: не бегать же мне с саблею по замку, у меня и сабли-то нет… А вот если рассыпать мак на том пути, где должна пройти ведьма в зверином обличье, она всенепременно оставит свой человечий след. Тогда дело простое: надо только сличить след с обувью всех, кто здесь живет, и непременно выявишь злодейку.

Сименс, так и евший Марину глазами, резко обернулся, и у Марины мурашки побежали по спине. Откуда-то резко потянуло сквозняком…

Дверь! Дверь, которую она сама закрывала, теперь приотворена! А при порывах сквозняка по замку пробегает призрак несчастного поэта, застрелившего своего брата!

Марина уже вскинула руку для крестного знамения, как вдруг вспомнила гримаску Джессики: «За кого вы меня принимаете? В спальне порядочной девушки – мужчина, хоть и призрак?!» – и от сердца отлегло.

Марина сделала вид, что поправляет волосы, однако лицо Сименса не утратило озабоченного выражения.

– Значит, они снова взялись за свое… – шепнул он, не сводя с приоткрывшейся двери напряженного взора. – Будьте осторожны! Последний раз это было двенадцать лет назад… Но теперь я положу этому конец! – Он заботливо взглянул на Марину: – Будьте осторожны, миледи. Покрепче запирайте на ночь двери. А остальное предоставьте мне!

Он поклонился и ушел, а Марина ринулась к себе, чуть ли не приплясывая на бегу: удалось! Кажется, удалось!

И все-таки к предвкушению победы примешивался оттенок страха: уж больно яро горели Сименсовы глаза!

Наверное, оттого, что говорили на ночь про страшное, Марине приснился кошмар. Виделось ей, будто она пошла купаться. Tепло, и солнце светит, золотистая черепица на крыше замка играет огнем и слепит глаза. Марина осторожно заходит в тихую воду озера… Вдруг – что такое? Это вовсе не озеро, а речка Басурманка, та самая, что пробегала по бахметевским землям! Об этой речке шла дурная слава. В ней как-то раз утонул какой-то бродяга. Рассказывали о нем много и все страшно: то видели круги на воде, когда он выплывал греться на солнце; а ночью он выныривал и зазывал к себе парней и девок, пришедших миловаться на бережок… Никто в здравом уме не полез бы в Басурманку: купаться ходили на пруд, лежащий в версте. Разве что спьяну кто-то бултыхнется, но и он сразу трезвеет от страха и спешит выбраться на берег. Точно так же всполошилась Марина, ринулась к берегу… и вдруг кто-то ледяными пальцами схватил ее за руку.

«Значит, они снова взялись за свое! Будьте осторожны!»

Слова Сименса, а голос Десмонда. Кто же из них? Марина обернулась – да и обмерла: на нее смотрело синее, мертвое, распухшее лицо капитана Вильямса!

Она рванулась из жутких рук утопленника, но песчаное дно разверзлось под ногами – и она полетела куда-то… куда-то… и летела, пока пребольно не ударилась обо что-то твердое.

Марина вскинулась, с криком открыла глаза – и обнаружила, что находится в своей спальне, только не в постели лежит, а сжалась в комок на ковре.

Ох, батюшки… Свалилась во сне с кровати! Давно с ней такого не бывало, с самого детства небось.

Марина хихикнула, однако смешок получился жалким: ее все еще трясло от страха и холода. Потянув со стула пеньюар, она кое-как закуталась и полезла было снова в постель, как вдруг ее внимание привлек светлый луч, пробившийся меж штор.

Марина подошла к окну, выглянула.

Ого! Какая ночь! Луна пошла на ущерб, но до чего же яркая, до чего же чисто небо! Недолго же длились ведьмины козни – погода снова наладилась. А Сименс небось думает: прознали ведьмы, что вновь открыта на них охота, и затаились, бросили свои штучки. Марина усмехнулась – но смех замер у нее на устах, когда она увидела, как задрожали кусты, окаймлявшие газон, и на лужайку выкатился темный ком.