Любовь пирата - Линдсей Джоанна

— Тогда, пожалуйста, развяжите ее, месье, — застенчиво попросила Жоссель, не зная, что и думать об этом великане.

— Нет… пока.

— Неужели вы хотите наказать Беттину за то, что она убежала от вас? — прошептала Жоссель.

— Значит, она говорила обо мне, так?

— Клянусь, не очень-то лестно, — проворчал Жюль, ехидно улыбаясь.

— Тебе что, делать нечего, Жюль? — грозно нахмурился Тристан.

— В данный момент нечего, — отозвался Жюль и, направившись к столу, намеренно громко отодвинул стул и уселся.

— Беттина все рассказала, — набравшись храбрости, ответила Жоссель.

— Все? — с удивленной улыбкой спросил Тристан.

— Да.

— Ну что ж, могу заверить вас, мадам Верлен, что я вовсе не похож на чудовище, каким она меня представила.

— Тогда, если вы благородный человек, отпустите нас и освободите Мадлен Доде.

— Мадам, я сказал только, что никогда не был чудовищем, но не упоминал о чести и благородстве! — объявил Тристан. — Беттина принадлежит мне. Я предупреждал ее, чтобы не пыталась сбежать, а она не пожелала слушать. Поэтому теперь пусть пожинает плоды своего упрямства. Я достаточно ясно выразился?

— Совершенно, — прошептала Жоссель.

— Прекрасно. Вы можете спать в каюте Жюля. Он перейдет в другую, поскольку не захочет, чтобы жена обвинила его в измене.

— Конечно, мадам, — нерешительно пробормотал Жюль.

Тристан проводил их до двери, прошептав Жоссель так, чтобы не услыхала Беттина:

— Я не причиню ей зла, мадам, не опасайтесь. Жоссель была так поражена нежными словами Тристана, что с надеждой улыбнулась ему, прежде чем выйти из каюты.

Беттина не сводила глаз с Тристана. Тот закрыл дверь, прислонился к косяку и широко улыбнулся. С мокрых волос капала вода, одежда липла к телу, обрисовывая могучую грудь. Он был по-прежнему гладко выбрит, но шрам почти скрылся под густым загаром.

— Твоя мать — необычайно красивая женщина. Сразу видно, что ты ее дочь, — начал Тристан, подходя к умывальнику, и, сняв рубашку, бросил ее на мокрые одеяла, валявшиеся на полу. Потом, схватив полотенце, начал энергично растираться.

Черт возьми, когда он ее развяжет?!

— Ах, Беттина, что мне с тобой делать?! Признаюсь, я был в бешенстве, когда обнаружил, что ты исчезла. Хорошо еще, что не нашел тебя в то утро, иначе, возможно, задал бы хорошую трепку, но у меня было время успокоиться.

Тристан подошел к столу, налил в кружку рома. Беттина испугалась, что он так и оставит ее на всю ночь связанной. Сказал ведь матери, что сделает с ней все, что захочет!

Светло-голубые глаза Тристана зажглись.

— Какого наказания ты заслуживаешь, Беттина? Я предупреждал, что буду держать тебя как в тюрьме, если попытаешься сбежать, так и сделаю. Но ты не только пыталась, тебе это удалось. Единственное, в чем ты ошиблась, — выпустила лошадей из загона: одна из них своим топотом разбудила меня. Когда я погнался за тобой, из леса выскочил белый жеребец, такой испуганный, будто сам дьявол за ним гнался. Не ушиблась при падении? Но тебе очень везло в тот день. Я успел на берег как раз в ту минуту, когда ты поднялась на борт этого проклятого корабля, и добрался бы до Сен-Мартена на день раньше, но сбился с курса из-за шторма.

Так вот почему он нашел ее так быстро! Нужно было закрыть загон! Если б она сообразила, что лошади далеко не уйдут!

— Так как же наказать тебя, малышка?

Подойдя к ней, Тристан встал на колени, приподняв пальцем подбородок.

— Правда, можно бы побить тебя. Жюль на этом настаивает.

Беттина отдернула голову, но тут же почувствовала его руку на своей груди — словно раскаленное железо, прожигающее насквозь.

— Почему ты убежала от меня, Беттина? Из-за этого? — прошептал он.

Рука поползла ниже. Беттина попыталась отодвинуться, но веревки не давали. Только теперь она испугалась. Что он с ней сделает?

Она хотела крикнуть, попросить, чтобы ее развязали, помешал кляп. И тут глаза ее расширились от ужаса.

Тристан вытащил длинный нож и улыбнулся, хотя глаза оставались холодными.

— Смирись с судьбой, Беттина, и не сопротивляйся.

Тебе ничто не поможет!

Тристан поднес нож к ее груди. Беттина закрыла глаза. Он разрезал ткань и сорвал с нее рубашку. Потом встал и, отбросив нож, жадно оглядел обнаженную красавицу, каждый дюйм ее тела. Беттина почувствовала, как к лицу прилила краска.

Он подвинул стул, сел лицом к девушке и продолжал молча глядеть на нее. Беттина ничего не смогла прочесть на его лице, ничего — ни похоти, ни жестокости. Она хотела умереть… нет, нет… желала смерти ему, безжалостному пирату! О, если бы только закричать, выплеснуть всю ненависть. С какой бы радостью она выцарапала ему глаза!

Беттина отвернула голову, не в силах выдержать его взгляда, но через несколько мгновений Тристан тихо, как кошка, подкрался ближе, поднял ее, осторожно положил на постель и сел рядом. Она взглянула на Тристана, выражение его глаз снова смягчилось. Он больше не сердился, но теперь Беттина поняла, что ей предстоит.

— Хоть раз я могу получить то, что хочу, без необходимости держать тебя или выслушивать оскорбления, — пробормотал он, нежно лаская прекрасное тело, обжигая кожу прикосновением.

— От этого ты хотела убежать, Беттина… этого хотела лишиться…

— Прекрати! Прекрати немедленно, будь проклят! — хотела закричать она, но Тристан зарылся лицом в ее тело. Губы и язык оставляли огненные следы на шее, груди, животе… Желание, бурное, неодолимое, поднялось в ней, сломив сопротивление.

— Поверь, нежный цветок, то, что ты чувствуешь сейчас, — не отвращение, это наслаждение, чистое, незамутненное наслаждение. Ты знаешь это, как знаю я. Ты проклинаешь меня, но желаешь. Твоя страсть побеждает ненависть, а тело молит о блаженстве, которое я только могу дать тебе.

Сорвав с себя одежду, Тристан осторожно развязал ей нога, нежно гладя бедра и ягодицы. Беттина попыталась подняться, но он прижал ее коленом к постели, развязал руки и, быстро подняв их над ее головой, связал.

Перевернув девушку на спину, Тристан лег на нее, не дожидаясь, пока она попытается ударить его ногой, но Беттина, охваченная страстью, не думала сопротивляться. Он вынул у нее кляп изо рта; они жадно припали к губам друг друга. Беттине было все равно, все безразлично, кроме пламени, зажженного Тристаном. Почему он не освободил ей руки? Беттина хотела прижаться к нему, обнять, чувствовать игру мышц ладонями. Но ощущала только сильное тело, придавившее ее к кровати, и это еще больше возбуждало. Ничто другое не имело значения в эту минуту — ничто.

Они вышли из полосы шторма, и утреннее солнце ярко сияло через открытый иллюминатор. Беттина лежала на постели — ничто не прикрывало обнаженное тело, все еще горевшее от ласк Тристана, кроме тонкой пленки пота, медленно высыхающего на соленом ветру.