Голос призрака - Холт Виктория

— Путешествие стало вдвойне опасным, так как вы с Софи и Жанной везли драгоценности, — сказала я.

— Да. Софи делала все, что могла, но Жанна была просто восхитительна. Она ходила в маленькие городки за покупками, и, конечно, ей не приходилось менять свой облик, как это делали мы.

— Она ходила в город с драгоценными камнями, зашитыми в нижние юбки? спросила я.

— Ей приходилось так поступать. Она не говорила нам о драгоценностях до тех пор, пока мы не оказались в лодке, пересекающей пролив.

— А что вы сделали, узнав об этом? Джонатан пожал плечами:

— Что мы могли сделать?

Мы не могли их там оставить.

Но наше беспокойство от этого усилилось. Жанна знала это, поэтому и не решалась ранее взваливать эту дополнительную заботу на наши плечи.

Как-нибудь я расскажу вас о некоторых приключениях, через которые мы прошли, обо всех наших страхах и уловках. Это займет недели. Во всяком случае, я никогда не смогу все это забыть. Когда мы наконец прибыли в Остенд, Шарло решил вернуться во Францию и примкнуть к армии. Конечно, Луи-Шарль отправился вместе с ним. Таким образом, я должен был переправить Софи и Жанну в Англию один. Я помню, как они стояли на берегу, провожая нас. — Он повернулся к матушке. — Шарло надеялся, что ты поймешь его. Он уверен в этом. Он хотел, чтобы ты знал, что он не мог спокойно жить в Англии, в то время как его страна ввергнута в хаос.

— Я понимаю, — сказала тихо моя мать.

Она была глубоко взволнована рассказом Джонатана, и Дикон смотрел на нее с тревогой.

Он поднялся и сказал:

— Пойдем наверх.

Они пожелал всем спокойной ночи и оставили меня, сидящей между Дэвидом и Джонатаном.

Некоторое время мы молчали. Я смотрела на огонь и видела там только одну картину: Джонатан в винной лавке с Мари… Странно, что из всех событий я думала именно об этом. Я представляла его в роли дурачка, едущего через всю Францию. Уверена, он наслаждался опасностью от всего происходящего… так же, как его отец. Дэвид возненавидел бы все это. Он увидел бы только убожество и тщетность всего предприятия.

Бревно развалилось, рассыпав сноп небольших искр. Джонатан поднялся и наполнил свой бокал портвейном.

— Дэвид? — спросил он, держа графин.

— Нет, спасибо.

— Клодина?

Я тоже отказалась.

— О, давай выпьем немного за мое благополучное возвращение.

Она налил вина в наши бокалы.

— Добро пожаловать домой, — провозгласила я. Его глаза встретились с моими, и я увидела голубые огоньки, которые я так хорошо помнила.

Ты был очень удачлив, — сказал Дэвид. — Что ж, с приездом.

— Мой дорогой брат, я всегда удачлив. — Он посмотрел на меня и нахмурился, затем, понизив голос, добавил:

— Что ж, не всегда, но почти всегда, и даже когда мне не везет я знаю, как исправить дело.

— Должно быть, были моменты, когда ты действительно думал, что пришел конец, — сказал Дэвид.

— Я никогда этого не чувствовал. Ты знаешь меня. Я всегда нахожу выход из положения, какой бы невозможной ни казалась ситуация.

— Ты очень уверен в себе, — сказала я.

— У меня есть для этого основания, Клодина, очень веские основания, уверяю тебя.

— Не удивительно, что Лотти была подавлена всеми этими откровениями, вмешался Дэвид. — Эта винная лавка, в которой ты был с девушкой… это так отличалось от ратуши, где она провела ту ужасную ночь.

— Да, — сказала я. — Я помню ее рассказ о том, как толпа обыскивала дом и вино текло на улицу, прямо по булыжникам.

— Вояж нашего отца проходил в более драматической обстановке, чем моя поездка за Софи и Жанной, — сказал Джонатан.

— Ты привез их домой, и это самое главное, — возразила я ему в жаром.

— И благополучно спасся сам. Несомненно, это событие что-то значит для тебя.

— Много значит…

Он низко наклонился ко мне и сказал:

— Спасибо тебе, невестка. Вот кто ты теперь. До этого ты была сводная сестра, не так ли? Теперь ты и невестка, и сводная сестра одновременно. «Мой Бог!» — как они обычно говорят в этой погруженной во мрак стране, которую, к счастью, я покинул, — как все запуталось в нашей семье!

Мы молчали, потягивая портвейн и глядя в огонь. Я отдавала себе полный отчет в моих чувствах к Джонатану, и казалось символичным, что я сидела здесь между двумя братьями.

Я сильно волновалась. Все спокойствие, которое было в Лондоне, прошло; и что-то говорило мне, что оно никогда больше не вернется.