Несущая свет. Том 1 - Гиллеспи Донна

«Гермундуры, — думал Витгерн, — совершенно спятили. Как решились эти подлые шакалы лезть, по существу, в самую пасть грозного льва? Наверняка они прекрасно знали, что под карающим мечом Бальдемара их головы падут, словно колосья спелой пшеницы под острой косой жнеца».

Один их молодых соратников вождя, придя в ужас от мысли, что спаленная усадьба Бальдемара явилась ниспосланным богами знамением того, что все, кто ему служат, прокляты, вернулся тайком от остальных в лес и, разнуздав свою лошадь, повесился на сосне, перекинув через сук поводья.

Наконец, Витгерн заметил Ауриану, и его сердце пронзила боль. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, прямо на земле в тени поилки для скота, и казалась то ли спящей, то ли бездыханной. Остальные воины тоже увидели девушку, но попридержали коней, давая возможность Витгерну одному приблизиться к ней.

Витгерн был высоким, крепко сложенным молодым воином с густыми золотисто-рыжими волосами, рассыпанными по плечам, и голубыми угрюмыми глазами на открытом, гладко выбритом лице. У него было лицо человека, любящего пребывать в одиночестве и сочинять песни, и трудно было предположить, что он способен совершать кровавые подвиги на поле боя. Но он действительно был доблестным ратником. Хотя Витгерну миновало всего двадцать четыре года, он уже соперничал с Зигвульфом, опытным бывалым мужем, за право сражаться в первом ряду дружины Бальдемара, по правую руку самого вождя. Его плащ из волчьей шкуры был сколот на груди клыком дикого вепря, который смертельно ранил четырех воинов, прежде чем Витгерн в одиночку уложил его. Сбруя его боевого коня была украшена бронзовыми медальонами двух римских центурионов, которых он убил в одном бою — подобного успеха не добивался даже сам Бальдемар. Но Витгерн был постоянно погружен в странное уныние, — странное, по мнению его друзей, прежде всего тем, что, казалось, не было такого дара, которым бы его обошла судьба: стада его отца уступали по своему поголовью только стадам Бальдемара, а поля его матери были столь же обширны, как поля Херты. Он знал столько сказок и историй, сколько дней в месяце; он мог выпить девять рогов хмельного меда и остаться на ногах; он очень редко уступал в состязаниях по метанию копья, и ему даже каким-то чудом удавалось постоянно выигрывать в кости. И, наконец, в довершение ко всему Бальдемар намеревался оказать ему величайшую честь — отдать за него замуж собственную дочь.

Навстречу Витгерну выбежали две перепачканные сажей собаки и, оскалив клыки, зарычали на него. Он отогнал их палкой и встал на колени рядом с Аурианой.

Витгерн поразился своей первой мысли, которая пришла ему в голову при виде девушки, потому что этой мысли никак не следовало быть первой. «Надо прикрыть ее чем-нибудь! — подумал он. — Никто не должен видеть мою будущую жену в таком состоянии. Одетой в какие-то лохмотья, изодранные собаками, без всяких подобающих ей украшений. Жива ли она еще, моя высшая награда? Как, однако, возрадуется Зигвульф, если мой единственный шанс породниться с Бальдемаром будет безвозвратно утрачен».

Он нерешительно положил руку на сонную артерию девушки, чтобы нащупать пульс. Она была жива. Витгерн сразу же испытал огромное облегчение, и у него даже слегка закружилась голова от волнения и радости, что свидетельствовало о его любви к Ауриане, так во всяком случае он решил.

Эта девушка была сама невинность. Неудивительно, что Видо добивался ее с большей страстностью, чем тысячи серебряных колец. Но эта чудесная девушка принадлежала только ему, Витгерну.

Он оторвал кусок ткани от своей туники, смочил ее в воде деревянной поилки и осторожно смыл запекшуюся кровь с ее лица.

«Отвернитесь вы, жеребцы, и не вздумайте презирать меня за то, что мне выпало огромное счастье любить женщину, которая предназначена мне в жены. Не думайте, что я не знаю ваших мыслей. Вы считаете, что Витгерн похож на баловня судьбы, принца, пьющего вино прямо из фонтанов! Любовь — это такая роскошь, которую могут позволить себе только изнеженные народы юга!»

Витгерн быстро определил, что на теле Аурианы не было ран, а только синяки и ссадины, но главное, она была крайне утомлена и измучена. Когда она открыла глаза и отпрянула от него с тем инстинктивным страхом, который присущ запуганному побоями животному, Витгерн, наконец, понял, что она все же ранена — но рана эта запрятана глубоко внутри нее; искалечена была сама душа девушки, которая уже никогда не будет доверять миру и ожидать от него ласки и справедливости. На мгновение Витгерн забыл о самом себе, почувствовав скорбную печаль в своем сердце и жалость к Ауриане. В ее взгляде он увидел то неистребимое выражение глубокого горя, которое Витгерн часто наблюдал в глазах людей, переживших своих детей, видевших, как они погибали один за другим от рук римлян. Конечно, богини судьбы рано или поздно разрушают покой и душевный мир каждого из нас, но ведь Ауриана была еще такой юной.