Александра – наказание господне - Мельникова Ирина

Сменить одежду следовало и Серафиме, и девушки поспешили к выходу. У порога Саша замедлила шаг и предупредила Павла:

– Если я немного задержусь, без меня его не перекладывайте.

Добравшись до своей комнаты, Саша первым делом бросилась к зеркалу. Слава Богу, веснушки не потекли! Краска из индейского растения гуараниччо вновь не подвела ее! А ведь уже и снежком ей в лицо попадало не раз, и сегодня, забывшись, она рукой стирала на лбу пот, но нет, ее ярко-рыжие веснушечки продолжали сиять по всему лицу. Из-за них, проклятых, князь никогда не сможет полюбить ее! И еще эти ненавистные очки! Неудобная дужка так трет переносицу, что к концу дня у нее всегда появляется желание со всего размаха влепить очки в стену или в пол и припечатать хорошенько каблуком.

Умывшись, Саша привела в порядок растрепавшиеся волосы и достала из сундука форменное платье сиделки – голубое с белыми манжетами и воротником, тех же цветов высокий чепец и белый фартук с большим карманом на груди. Ровно через два года после смерти матери Александра получила право носить это платье, но после торжественного вечера, посвященного окончанию акушерской школы, ей так и не пришлось его надеть. Сейчас ей хотелось выглядеть по-особенному, и хотя князь был без сознания, но одно то, что она находилась рядом с ним и помогала справиться с болью, заставило снять опостылевший наряд гувернантки и стать почти самой собой...

Внизу рядом с князем стояли самодельные носилки из двух досок, покрытых клетчатым пледом. Заметив новый наряд гувернантки, Верменич поднял брови, но ничего не сказал, а лишь взглянул на Серафиму. Девушка, пожав плечами, слегка улыбнулась и сделала большие глаза.

Саша проследила, чтобы князя осторожно переложили на носилки и перенесли в спальню. Теперь предстояло его аккуратно раздеть и осмотреть. На холодном полу, при сквозняке, это ни в коем случае нельзя было делать, но в спальне было слишком жарко и душно, так что пришлось поначалу открыть форточки.

Крупное тело Адашева неподвижно лежало на краю широкой кровати. Лицо его по цвету почти сливалось с повязкой, запекшиеся губы выделялись темной полосой. Такие же темные тени окружали его глаза, щеки ввалились – князю было очень плохо, и только она могла сейчас облегчить его страдания.

Чтобы не беспокоить раненого, казакин, рубашки, панталоны и сапоги пришлось разрезать. Павел и камердинер Кирилла осторожно освободили его от остатков верхней одежды и нижней сорочки. Саша с Серафимой наблюдали за ними издали, и, только когда Верменич повернулся и молча посмотрел на них, девушки подошли к постели.

Осматривая раненого, Саша более всего боялась выдать себя. Руки не должны дрожать, чтобы не показать ее сильнейшего беспокойства, грозящего перейти в панику от одного взгляда на дорогое лицо. К счастью, переломов она не обнаружила, только большой кровоподтек на правом боку и несколько синяков. Графиня с облегчением взглянула на Павла, Серафиму и Агафью, робко выглядывавшую из-за их спин, и перекрестилась:

– Слава Богу, все обошлось! Только несколько ушибов, но они не так страшны, как рана на голове. Сегодня около князя необходимо дежурить. До утра он будет спать, я дала ему специальной сонной настойки. Но боли от удара головой вполне вероятно будут мучить его и во сне, так же как и жажда. Кроме того, он может неосознанно сорвать повязку. Поэтому спать не придется. – Она обвела взглядом собравшихся. – Я остаюсь с ним до утра, а вас, Павел, прошу ночевать в соседней комнате, чтобы я могла в случае чего позвать на помощь.

– Барышня, даже не думайте, что я вас оставлю здесь одну. Вы же с ног от усталости падаете! – Серафима решительно выступила вперед. – Я тут кушеточку в углу присмотрела, так что поспите пока, а если беспокойство какое случится, я вас непременно разбужу.

Агафья обняла Сашу:

– Позволь, Сашенька, посидеть около Кирюши, мне старой все равно сна нет. А если что случится, я его за тобой пошлю. – Она кивнула на Верменича. – Он-то крепкий, ночь не поспит, только здоровше станет! А ты вон какая бледная. Свалишься с ног, что мы без тебя будем делать.

– Ничего, я тоже крепкая и здоровая! – улыбнулась девушка и приказала: – Всем спать и никаких разговоров! Подвиньте мне это кресло поближе к кровати, – попросила она Верменича.

Павел с помощью камердинера Григория исполнил ее просьбу. Потом он подошел к Саше и вдруг склонился, поцеловав сначала одну, потом другую руку. Поднял на нее глаза, и девушка заметила, что он едва сдерживает слезы.

– Саша, милая, позвольте обращаться к вам без этих дурацких «мадемуазелей»! Я просто несказанно вам благодарен, ведь вы спасли Кирюше жизнь. Я хоть и боевой офицер, но, право слово, растерялся, когда увидел, как он слетел с Тамерлана. И как на грех этот камень... – Павел совсем по-детски шмыгнул носом и растерянно посмотрел на раненого друга. – Думал, не довезу его до дома. Надо нам было эти скачки за экипажем устраивать! Кстати, – повернулся он к Агафье, – что-то гостей не видно не слышно! Или почивать изволили с устатку?

– Куда там! – с досадой махнула рукой нянька. – Энта уже час как под дверями ходит. – Таинственно прищурившись, она прошептала: – Осерчала, жуть! Я, правда, Павлуша, твоим именем прикрылась. Дескать, не велел пускать, и вся недолга! А братец ее, кузнечик дерганый, вокруг ее бегает да все стрекочет, да все стрекочет! Сейчас, кажись, успокоился, велел чаю к себе в комнату принести да пирогов побольше. – Старушка улыбнулась, показав почти беззубые десны. – Я уж его знаю – набегается вокруг своей мадамы, так потом ест-ест, ну никак его не укормишь!

– Не в коня, выходит, корм! – глубокомысленно заметил Павел, посмотрев на массивные каминные часы. – Ого! Уже полтретьего! До утра совсем ничего осталось! – Он обвел взглядом женщин и опять, как прежде, весело и озорно улыбнулся. – Пойду баронессе ручки целовать! А то вдруг Кирилл и вправду на ней женится, тогда уж мне здесь не бывать, если во всех грехах не повинюсь.

– А я и подавно в село переберусь! – вздохнула нянька. – Меня и так племянница зовет. Пока силы есть, с внуками буду возиться, да я долго-то не заживусь. Уже вот себе и местечко на погосте присмотрела! – Старушка горестно махнула рукой и вышла из спальни, но через мгновение, просунув голову в дверь, громко прошептала: – Сейчас Прохора к вам пошлю, что бы чайку принес да пирогов, если энтот супостат их ни сничтожил.

– Да Прохора сейчас из пушки небось не разбудишь! – улыбнулась Серафима. – Пойду-ка я сама на кухню, а то и вправду есть захотелось.

Саша села в кресло и огляделась. Стены спальни терялись в сумраке: она попросила оставить только одну свечу у изголовья князя. То, что она смогла рассмотреть, было великолепно. Комната вплоть до мелочей была обставлена в мавританском стиле. Затейливые полосатые драпировки в желто-черно-красных тонах, широкие диваны у окон со множеством пестрых подушек, черное и красное дерево мебели и две огромные причудливые маски по сторонам большого камина... Все в этой комнате дышало негой и любовью и совсем не подходило к ее хозяину. Девушка вспомнила кабинет Адашева – никаких излишеств, только самое необходимое для работы. Возможно, он и ночует в нем так часто, по словам няньки, что недолюбливает эту чрезмерную пышность, чувствуя себя неуютно среди множества пуфиков, ярких ковров и занавесей. Чернокожие кариатиды, поддерживающие балдахин над кроватью, – немые свидетели любовных сцен, происходивших в этой постели, и, вероятно, это основная причина, почему князь не слишком любит здесь бывать. Супружеское ложе опустело, и тоска по умершей красавице-жене до сих пор не дает ему покоя...