Роковой шаг - Холт Виктория

Они всегда спрашивали друг друга о «ребенке». «Девочка должна больше общаться с другими детьми». Тут же приглашали детей. По соседству их было не так уж много, да они меня и не интересовали. Больше всего мне нравилось быть с Дамарис, Смитом и Демоном. Но я соглашалась быть «ребенком» — средоточием всех их забот. Подрастая, я начинала кое-что узнавать, в основном, от слуг, которые приходили из Эверсли-корта. Им не нравилось бывать в Эндерби, но это было своего рода приключением, и, вероятно, они получали от других слуг компенсацию за то, что приходили сюда: возвращаясь в Эверсли-корт, они на некоторое время становились центром внимания. Меня очень интересовали люди, и я страстно хотела узнать, что у них на уме. Я быстро обнаружила, что люди часто говорят не то, что думают, и слова порой не проясняют смысл, а затуманивают его. Я беззастенчиво подслушивала разговоры слуг. Должна сказать в свою защиту, что чувствовала что-то необычное в своем воспитании. От меня скрывали какие-то факты, и, разумеется, мне хотелось побольше узнать о самой себе.

Однажды я услышала разговор двух служанок в большом зале. Я сидела на галерее. Меня не видели, а я слышала все.

— Этот Джереми… он всегда был странный. Послышалось какое-то ворчание, выражающее согласие.

— Жил один со слугой. Только этот Смит и он… и эта собака, которая всех отпугивает.

— Ну, теперь, когда мисс Дамарис здесь, все изменилось.

— И потом эта ее поездка во Францию.

— Это был смелый поступок.

— Да, правда. Да еще с маленьким багажом, с этой мисс Клариссой.

Мое волнение росло. Итак, я была багажом!

— Я не удивилась бы, если бы она пошла по стопам своей матери. Эта мисс Карлотта была настоящей женщиной. Она была так красива, что ни один мужчина не мог устоять перед ней.

— Да уж, не говори!

— Да, и просто стыдно, как она сбежала и оставила бедного мистера Бенджи. Якобы ее похитили. Похитили, так я и поверила!

— Ну, — все это уже позади, она умерла, ведь так?

— Хм, можно сказать, это плата за грехи.

— А мадам Кларисса будет такой же, попомни мои слова.

— Говорят, грехи отцов и все такое прочее…

— Вот увидишь. Полетят искры. Подожди, когда она немного подрастет. Ты будешь убирать галерею?

— Да, наверное. Хотя у меня мурашки по коже, когда я хожу туда.

— Там бродят призраки. Можно поменять занавески и мебель, но что из этого? Новые занавески не выгоняют призраков.

— Говорят, дом с призраками всегда остается таким.

— Это правда. Этот дом приносит беду. И беда придет опять… несмотря на лужайки, клумбы, новые занавеси и ковры. Если хочешь, я пойду с тобой на галерею. Я знаю, ты не хочешь идти туда одна. Давай закончим сначала здесь.

Я воспользовалась этим и убежала.

Итак, моя красивая мама вела себя не лучшим образом. Она ушла от Бенджи к моему отцу, лорду Хессенфилду. Смутные воспоминания нахлынули на меня: ночь в зарослях кустарника, меня поднимают чьи-то сильные руки… запах моря, возбуждение от пребывания на корабле… Да, я была втянута в это постыдное приключение; фактически, я была его результатом.

Историю эту я узнала значительно позже, а в те дни лишь старалась составить общую картину из того, что могла вспомнить сама и подслушать.

В доме иногда воцарялась напряженная атмосфера. У Джереми бывали периоды дурного настроения, из которых даже Дамарис не могла его вывести. В такие дни он был очень печален, и это было как-то связано с его больной ногой, раненой в сражении, которая временами давала о себе знать. Порой и сама Дамарис чувствовала себя нехорошо. Она пыталась не подавать вида, но я-то все понимала.

Она очень хотела иметь ребенка.

Однажды, когда мы сидели рядышком, Дамарис сказала мне, что у нее будет ребенок. Я поняла, что случилось что-то потрясающее, потому что даже Джереми забыл о своих приступах меланхолии, а Смит постоянно тихонько хихикал.

Я с нетерпением ждала появления ребенка. Мне хотелось ухаживать за ним, петь ему французские песенки, которые пела мне Жанна. Домашние сбились с ног в приготовлениях. Бабушка Присцилла прямо-таки тряслась над Дамарис, а дедушка Ли вел себя так, словно она была сделана из фарфора. Прабабушка Арабелла постоянно давала советы, а прадедушка Карлтон все время ворчал: «Женщины!».

И вдруг мне пришла в голову мысль, что с появлением малыша я перестану быть «ребенком» и свой собственный ребенок будет Дамарис дороже, чем я, приемная, которая приходилась ей только племянницей. Эта мысль немного пугала, но я выбросила ее из головы и приняла участие в общей суете.