Страсть Северной Мессалины - Арсеньева Елена

Фике помирала со смеху над его забавными движениями и собственной неловкостью и долго еще хихикала украдкой, когда сани уже понеслись с невероятной скоростью.

– Не видели столько снегу, говорю я? – повторил Нарышкин.

– Ах нет! – с жаром возразила Фике. – Видела, видела! Если бы вы только знали, какая с нами однажды приключилась ужасная история! Мы в декабре возвращались из Гамбурга на почтовых. В тот день вдруг повалил снег, и выпало его такое множество, что почтальон сбился с дороги. Пришлось ему выпрячь лошадей и поехать искать проводников в каком-нибудь ближнем селении. А мы остались в карете: мы с матушкой, моя воспитательница и горничная, да еще впустили туда двух наших лакеев, чтобы они не замерзли. Все это приключение началось около пяти часов вечера, а вернулся почтальон с проводниками только на рассвете. Они едва откопали нашу карету, она была почти погребена под снегом! Правда, матушка?

Фике повернулась к Иоганне-Елизавете, но мать не слышала. С той минуты, как они с дочерью прибыли в Ригу и на каждом шагу им начали оказывать придворные почести, Иоганна была словно не в себе. От всего этого голова шла кругом! «Когда я иду обедать, раздаются звуки трубы, барабаны, флейты, гобои наружной стражи оглашают воздух своим звуками. Я не могу освоиться с мыслью, что это делается для меня!» – упоенно размышляла она.

Но это делалось отнюдь не для нее. Это делалось для Фике, ибо она ехала в Петербург, чтобы сделаться невестой принца.

Иоганна никак не могла поверить, что ее невзрачной дочке так повезло, и была намерена извлечь из случившегося как можно больше пользы – для себя лично и для Пруссии. Она отлично помнила инструкции своего императора и была намерена вызнать как можно больше тайн русского двора. Поэтому, едва оказавшись в русской столице, она свела дружбу с французским посланником Шетарди и вместе с ним начала интриговать против влиятельного елизаветинского министра Алексея Бестужева, противника сближения России и Пруссии. На чувства и настроения дочери ей было совершенно наплевать. Фике станет женой наследника русского престола – разве это не предел мечтаний для захолустной Золушки? И не все ли равно, что собой представляет принц?!

А в самом деле, что же он собой представлял, этот Карл-Петер-Ульрих?

После смерти матери его воспитывали нянюшки, а в семь лет их резко сменили учителя-мужчины. Про одного из них знающие люди говорили, что он годен воспитывать скорей лошадей, а не принцев. Да уж… Этот голштинец по фамилии Брюммер пользовался полной свободой и безнаказанностью, зато своего питомца наказывал крайне строго. За малейшую провинность оставлял принца без обеда или ставил коленями на сухой горох. Он внушил мальчику столько ужаса, что уже потом, после переезда в Петербург, принц боялся его кулаков как огня и, случалось, даже звал на помощь гренадеров, стоявших на часах, чтобы спасли его от сурового воспитателя.

Карл-Петер-Ульрих был одновременно наследником русского и шведского престолов, оттого его учили и русскому, и шведскому языкам. В результате он не знал ни одного, и даже его тетка, императрица Елизавета, которая отнюдь не отличалась переизбытком образования (например, она до конца своей жизни была убеждена, что до Англии вполне можно доехать посуху), ужаснулась, убедившись в круглом невежестве племянника. Она поручила его попечению профессора Штелина, однако даже этот знаток элоквенции[2], философии, логики и поэзии был не в силах изменить своего недалекого, ленивого, хитрого, грубого, трусливого питомца. Фике была на редкость чистосердечна, и жених удивлял ее своей бессмысленной лживостью и хвастливостью. Однажды он захотел поразить невесту своей баснословной храбростью и принялся рассказывать о подвигах, совершенных им в войне с датчанами. Она спросила, когда же это было.

– За три или четыре года до смерти моего отца, – брякнул принц.

– Значит, вам тогда не было еще и семи лет, – сказала наивная Фике, которая хорошо умела считать.

Принц рассердился и надулся.

Тогда ли поняла Фике, насколько мелок и ничтожен ее жених? Или это произошло в другой раз? Поводов было предостаточно. Например, Петер совершенно не стеснялся обсуждать с ней, как ей повезло, что выбор Елизаветы Петровны пал именно на нее. Ведь невестой русского принца могла стать саксонская принцесса или французская! Фике должна очень высоко ценить благорасположение императрицы и принца!

Фике ценила. А кроме того, понимала, что на любовь принца ей рассчитывать нечего. Он просто не способен любить. Он был по сути ребенок, который обожал болтать о своих игрушках и солдатиках. Они с невестой никогда не говорили на языке любви! И если императрице, которая, как успела понять приметливая и проницательная Фике, была весьма взбалмошна и непоследовательна, все же взбредет в голову поискать для племянника другую невесту, на заступничество жениха надеяться нечего. Он помашет ей вслед ручкой, пожелает приятного возвращения в Штеттин – и обратит свою непостоянную неблагосклонность к другой искательнице счастья.

Но Золушка-Фике не хотела возвращаться в свое игрушечное королевство, к своему погасшему камину и остывшей золе. Она хотела остаться в России!

Ей все здесь нравилось. И снег, подобного которому, конечно, не было в Пруссии. Там он выпал один раз – и нет его, растаял, а здесь снег лежал месяцами, белый и пышный, холодный и красивый. Ей нравились сани, в которых надо было ездить по этому снегу. И Фике уже научилась забираться в них совершенно правильно. Ей нравился странный, призрачный город Петербург и роскошный, огромный и причудливый Зимний дворец – пусть даже пронизанный сквозняками, неудобный и несуразный. Ей нравилась роскошная мебель – ну и что, что ее приходилось перевозить с собой, когда двор отправлялся в Царское Село или перебирался в Летний дворец. Ей нравилось, что в России всего слишком много – лесов, снега, необозримого пространства, комнат во дворце, народу на улицах, блюд на столе, платьев у императрицы… а у Елизаветы Петровны, надо сказать, было пятнадцать тысяч платьев и пять тысяч пар башмаков!

И сама императрица, непредсказуемая, суеверная, необязательная, очаровательная, приветливая, истеричная, смешливая, крикливая, властная, чувственная, набожная, обидчивая, улыбчивая, добрая, злая, щедрая, скупая, тоже нравилась Фике. Ей очень хотелось, чтобы государыня полюбила ее. Ей очень хотелось, чтобы ее полюбила Россия!

Для этого, поняла Фике, она должна была и сама сделаться русской. Если ее жениху угодно щеголять голштинским жаргоном и прусскими манерами – это его дело, он принц, ему прощается все. Но она, малышка Фике, Золушка из Штеттина, должна стать русской совершенно – от публичных речей до сокровенных молитв.