Цветы для бога любви - Картленд Барбара

— Однажды я пришел сюда и увидел двух золотых орлов, парящих высоко в небе. Это зрелище так поразило меня, что я стал воспринимать их как часть самого себя. С тех пор, когда я в опасности или должен принять трудное решение, я всегда думаю о них.

— И это… помогает вам? — тихо спросила Квинелла.

— Они подсказывают мне, что делать, — ответил он, — и они еще никогда не ошибались.

Он повернулся и посмотрел на нее. И, опять очень тихо, сказал:

— Они ясно предстали передо мной, когда я решал, идти ли мне на встречу с вами, когда меня пригласил ваш дядя.

— И что они сказали — идти?

Квинелла не понимала, почему ей так трудно говорить.

У нее перехватило дыхание, а в горле будто застрял комок.

— Они сказали: это моя судьба.

— Ах, если бы я… узнала об этом раньше!

— Что же тогда?

— Тогда я… не потратила бы столько времени зря… я боялась и… ненавидела вас.

— Я понимал ваши чувства.

— Я знаю… и это меня… злило.

— А сейчас?

Она вдруг улыбнулась ему, и лицо ее чудесным образом преобразилось,

— Я рада, что… орлы сказали вам… что делать.

Они еще постояли, любуясь снежными вершинами, сияющими в солнечных лучах.

Рексу казалось, что они без слов разговаривают друг с другом, и он боялся прервать это молчание.

Когда они уже повернули назад и он думал о том, что ему еще так много нужно сказать ей, из-за деревьев вдруг показался один из его адъютантов, спешащий им навстречу.

— Проклятие! — шепотом чертыхнулся Рекс, а у Квинеллы учащенно забилось сердце.

Она поняла — ему не понравилось, что кто-то нарушил их уединение. Солнце уже клонилось к закату, и Квинелла оглянулась, чтобы посмотреть на снежные пики — освещены ли они заходящим солнцем.

Их сияние ослепило ее, и с чувством, не совсем понятным ей самой, которое она боялась облечь в слова, она увидела, как Рекс, нахмурившись, смотрит на адъютанта.

Паж доложил ему, что прибыл важный посетитель, которого следует принять со всеми надлежащими почестями.

В первый же день, как только у нее выдалась возможность уйти из дома, Квинелла снова пошла на то место, куда привел ее тогда Рекс.

Это случилось после скучнейшего завтрака с какими-то совершенно неинтересными людьми, и ей хотелось попросить Рекса, чтобы он присоединился к ней. Но ей сказали, что он на совещании и в ближайшее время не освободится.

Тогда Квинелла пошла одна. Презрев все условности, она не надела шляпы, а взяла с собой только зонтик от золнца.

Она наслаждалась своей свободой, не ограниченной никакими рамками официального протокола, которыми они были связаны в Лакхнау.

Напевая какую-то мелодию, она неторопливо шла среди орхидей и любовалась белыми клематисами, обвивавшими все деревья, оплетавшими их стволы с какой-то почти чувственной силой.

Здесь были ярко-красные цветы дхака, знаменитое дерево семал, стояли все в цвету розовато-лиловые баухинии, и Квинелле пришло в голову, что все это — великолепная, драгоценная оправа.

— Оправа чего? — задала она себе вопрос.

И тут же, будто увидев его танцующим среди жертвенных цветов в храме, она поняла, что нет места, более подходящего для Кришны — бога любви.

Квинелла уже почти дошла до того места, куда привел ее тогда Рекс, когда вдруг поняла, что она здесь не одна. Под древним кедром сидел какой-то человек.

Она не испугалась, только удивилась, потому что на территорию Дома правительства никто из посторонних не допускался.

Но потом рассмотрела, что это саддху (В Индии монах нищенствующего ордена, отшельник). Ей уже приходилось видеть таких отшельников, и она сразу же признала его — желтое одеяние, небрежно обернутое вокруг тела, так что одно плечо оставалось открытым, голова обрита — точно так, как тогда в вагоне Рекс обрил раненого Е.17, — и общее впечатление святости, отрешенности от внешнего мира.

Квинелла была совершенно зачарована; она сошла с тропы и направилась, обходя деревья, к сидящему человеку. Подойдя, она молча остановилась. Казалось, он был полностью погружен в сосредоточенное размышление или молитву, и глаза его были закрыты. Но она ждала, инстинктивно чувствуя, что он знает о ее присутствии, хотя и не подает никакого знака.

На вид ему было лет пятьдесят. Но он вполне мог быть и намного старше. Квинелла знала, что благодаря медитации и аскетическому образу жизни, особенно вблизи вечных снегов, люди, подобные ему, выглядели гораздо моложе своих лет.