Рено, или Проклятие - Бенцони Жюльетта

Владением Его Святейшества стал Латеранский холм, на котором папы вместе со своим клиром и помощниками обосновались с IV века. Латеранский дворец представлял собой не слишком стройный ансамбль разнородных зданий, соединенных между собой галереей, которую называли Переходом или Коридором. Во дворце было несколько «триклиниев», иными словами, трапезных, из которых самым роскошным был триклиний Льва III, где собирались в наиболее торжественных случаях. Величественное впечатление производил и Зал совета с расположенным в центре синим в золоте фонтаном и великолепными мозаиками на стенах. Впечатляли церкви и часовни, именуемые капеллами, главной среди которых была Санкта Санкторум. А певческая капелла? А семинария? А двор Пинии? А великое множество служб и хозяйственных построек, необходимых для обыденной жизни многочисленных обитателей папского дворца? Дворец был так обширен, что находящийся по соседству храм Святого Иоанна Крестителя, «святейшая Латеранская церковь, всех церквей города и мира мать и глава», несмотря на все свое великолепие, казался лишь его скромным дополнением. Дворец возвышался в царственном одиночестве, покойный папа Григорий IX приказал уничтожить все донжоны замков, которые, по его мнению, находились слишком близко от папской обители.

Но этот дворец, исполненный величавого великолепия, который, казалось бы, должен внушать спокойную отрешенность, вызывал совершенно противоположные чувства. В его залах и дворах эхо будила не церемонная поступь кардиналов, не осторожные и благоговейные шаги священников и монахов, не тихое скольжение слуг, в них звучали не молитвы и не божественные песнопения – их сотрясали, будто мощные удары гонга, бряцание мечей, лошадиное ржание, голоса солдат и грубые окрики команд, разносившихся в жарком и влажном воздухе Рима. И если молчали колокола, то молчание их было величайшим благом, ибо чем, кроме набата, могли они дополнить эту картину апокалипсиса?

Вновь прибывшим было позволено войти в личный кабинет папы, который скорее напоминал зал военачальника, предназначенный для проведения военных советов, чем уединенную обитель размышлений наместника святого Петра. И хотя в кабинете, куда ни посмотри, поблескивала то кольчуга, то шлем, в нем было удивительно тихо, и тишину нарушал лишь сухой и отчетливый голос Иннокентия.

Синибальд Фиески, кардинал, ставший папой Иннокентием IV, не обладал физической мощью своего предшественника, который был не менее могуч и духом, но тоже умел добиваться своего, только совсем иными средствами. Этот пятидесятилетний уроженец Генуи был наделен холодным и расчетливым умом, деятельной и направленной только на мирские дела натурой, умением выжидать и удивительной гибкостью, что позволяло ему без малейшей щепетильности использовать любой достигнутый успех. Совсем недавно он был лучшим другом Фридриха, и тот, надеясь иметь в его лице во всем послушного папу, постарался, чтобы на папский престол был избран именно он. Но едва Синибальд занял престол святого Петра, из друга императора он стал ярым его противником, так как теперь главными для него стали интересы церкви и им он принес в жертву личную привязанность. Появление императора Константинопольского, объявленное герольдом, прервало совет, который по сути был военным советом: под кардинальскими плащами чаще виднелись кольчуги, чем шелковые сутаны. Папа сидел на возвышении – такие возвышения были устроены в каждом зале, отведенном для приемов, – остальные присутствующие располагались подле него. Выглядело собрание очень внушительно, особенно для неискушенного оруженосца: быть допущенным во дворец и лицезреть самого папу! Рено никогда и не мечтал о таком и с величайшим смирением преклонил колени, тогда как Бодуэн подошел и поцеловал сияющий сапфир, украшающий правую руку понтифика.

– Ваше Императорское Величество, сын наш во Христе, вернулся в Рим? – произнес Иннокентий с холодной улыбкой. – И откуда он изволил прибыть на этот раз?

– Из Франции, Ваше Святейшество, где я удостоился короткой аудиенции короля Людовика.

– И что вы можете сказать об отношении к нам Его Величества?

– Оно лучшее в мире. Людовик – послушный сын Святой церкви и от всего сердца радуется вашему избранию.

– В этом мы не сомневаемся, а как он относится к императору Фридриху?

– Эту тему мы не затрагивали. Его Величество был удовлетворен, что с этой весны между Вашим Святейшеством и императором воцарилось согласие.