Дочери Ганга - Бекитт Лора

– Я не хочу умирать! – ответил Арун. – Я ничего не сделал!

– Если феринги приговорили тебя к казни, то так тому и быть. Теперь они вершат наши судьбы, – уныло произнес мужчина.

Их подтолкнули к эшафоту, и Арун почувствовал, что ноги не слушаются его. Ганг, дробивший свои волны о каменные ступени гхатов, переливался серебристой рябью. В вышине слышался радостный щебет птиц. Знойный ветер гнал по небу белые пушистые облака. Кругом все останется прежним, тогда как ему придется умереть!

Аруну приказали встать на какой-то чурбак и набросили на шею петлю. Юноша переживал острейшие мгновения своего существования, понимая, что он в последний раз видит этот мир. Он не знал, вспоминать ли прожитое, думать ли о Соне или о том, кем он станет в следующем воплощении, если такое вообще случится.

Виселица высилась над ним, как рука судьбы. Тело соседа дрогнуло и закачалось в воздухе; по нему пробежали страшные судороги. Натянутая веревка стонала под его тяжестью, но ветер раскачивал повешенного с такой легкостью, словно в нем не было никакого веса.

Стоявший справа мужчина тоже лишился опоры. Через несколько мгновений должна была наступить очередь Аруна. Когда к нему подошел солдат, чтобы выбить из-под его ног чурбак, юноша не выдержал и зажмурился. Однако англичанин вдруг обрезал веревку и велел Аруну спуститься на землю.

Не понимая, что происходит, юноша сполз с эшафота. Он не слышал, что ему говорят: вроде бы это были знакомые слова, но их смысл не доходил до сознания. Его голова отяжелела, тело ослабло, свет в глазах померк, и Арун рухнул на каменные плиты.

Он очнулся в странно знакомой обстановке – шелковые обои, резные, с бронзовыми ручками двери, богато вытканный ковер, – но не сразу сообразил, где находится. Умиротворенно тикали часы, а ткань, на которой покоилось его измученное тело, была очень приятной на ощупь. Внезапно лепной потолок, на который он смотрел, заслонила чья-то тень, и в следующий миг он узнал лицо склонившейся над ним женщины.

– О нет! – пробормотал Арун и вновь смежил веки, словно пытаясь отгородиться от действительности.

– Первый раз я спасла тебя от нищеты, а теперь – от смерти, – послышался скрипучий голос Флоры Клайв. – Я случайно проезжала через площадь и остановилась посмотреть на казнь. Честно говоря, я узнала тебя только благодаря твоим прекрасным глазам, глазам Кришны! Ты сильно изменился, и ты ужасно грязен. До чего ты дошел! Выглядишь и пахнешь, как последний неприкасаемый! Я не хочу, чтобы ты пачкал мои диваны, потому изволь вымыться и привести себя в порядок.

Она говорила презрительно и брезгливо, без тени сочувствия, и он сразу понял, что ему не стоит ждать пощады.

Сделав над собой усилие, Арун сел. Голова кружилась. Только сейчас он вспомнил, что много дней толком не ел, не пил и не спал.

Арун потащился в помещение, где обычно мылись слуги. Юношу сопровождали два дюжих безмолвных охранника, незнакомых ему. В этом не было особой нужды, поскольку у него не осталось никаких сил, чтобы сопротивляться или бежать, но они не отставали ни на шаг.

Когда Арун вошел в комнату, на столе стояли блюда с карри из баранины, овощами, заправленными дахи, сабджи^[69], лепешками и сладостями.

– Ешь, – сказала Флора, – не то снова упадешь в обморок. А потом мы поговорим.

Молодой человек глубоко вздохнул, не сводя с нее глаз. От Флоры можно ожидать чего угодно! Эта женщина была подобна змее: ни за что не угадаешь, когда и в какое место ужалит.

– Лучше сейчас.

– Что ж, – протянула она, – ты вернулся, а все потому, что никому не уйти от кармы!

– Если такова моя карма, то я избавлюсь от нее любым способом.

– К сожалению, у тебя мало возможностей. В данном случае твою карму определяю я.

– Вы не богиня.

– Тот, кто имеет деньги, давно уже выше богов, и не только в этой стране. Я все равно бы тебя нашла. Твоим избавлением могла бы стать только смерть, однако я опередила даже ее.

Флора говорила спокойно, но ее ноздри раздувались, а в сузившихся глазах появился стальной блеск.

Арун молча потянулся к еде. Зачерпнул одно кушанье лепешкой, отправил в рот и тут же схватил другое.

– Где твои манеры? – усмехнулась Флора.

– Я очень голоден.

– Меня ты тоже заставил голодать! В определенном смысле. Так с кем ты сбежал? С хиджрами?

– С женщиной.

Флора откинулась на спинку дивана, изо всех сил пытаясь скрыть раздражение, отчаяние и ревность.