Страсти по Марии - Бенцони Жюльетта

С Шатонефом шла иная игра. Не имея возможности часто видеться, – удвоенная осторожность диктовалась отношениями с кардиналом и ни с того ни с сего возникшей подозрительностью ее супруга, – они переписывались, и по посланиям своего возлюбленного Мария могла судить о силе его страсти. Так же как и ревности: Шатонеф с тем большим трудом терпел ее визиты к кардиналу, чем более Мария безжалостно хвасталась настойчивыми ухаживаниями Ришелье. Она, правда, уверяла, что кардинал лишь понапрасну тратит свое время, а она, дескать, если и была бы чьей-то, то лишь дорогого ей Шатонефа – единственного мужчины, который ее привлекает.

В то время они довольно часто встречались у королевы. Хранитель печати являлся к ней с явным удовольствием, поскольку его здесь теперь принимали как друга, к тому же это был один из немногих уголков, где он мог не спеша любоваться дамой своего сердца. Понемногу салонные беседы приняли более доверительный характер. Они стали говорить о вещах более серьезных, и, подталкиваемый ревностью к кардиналу, маркиз стал обсуждать дебатируемые в Совете дела на этих встречах, эффективную и хитроумную охрану которым обеспечивала мадемуазель де Отфор. Она единственная умела отвлечь внимание короля, если тот приходил к супруге, и министр юстиции мог незаметно ускользнуть. Было это нетрудно: Людовик почти не скрывал своего расположения к самой Отфор.

В конце года король решил разворошить лоренский муравейник и вытащить из него брата, вызывавшего слишком много толков. Кое-что отвоевав у Карла, Людовик навязал тому мирный договор в Висе, по которому ужавшиеся его земли остаются все же у него, но без права передачи его высочеству брату короля, ставшему мужем его сестры Маргариты. Король не пожелал признать брачный союз, заключенный без его одобрения. Гастон наотрез отказался возвращаться в Париж даже за довольно внушительную сумму в золоте, на которое был весьма падок: он не хотел ехать без своей Маргариты. И если и дал клятву не чинить более вреда королевству, то сделал это сквозь зубы. Пришлось все же довольствоваться малым и отправляться в Париж, оставив молодую жену с деверем.

В это же время в Париж прибыл и вездесущий Джулио Мазарини, этот молодой и блестящий дипломат от Святого Престола, которому удалось примирить под Касалем противоборствующие стороны и который, заявляя о своей несомненной любви к Франции, отсудил в свою пользу по Мирофьорскому договору мощную крепость в Пинероле. Его талантам покорился даже Ришелье, что привело Мазарини в восторг, поскольку он мечтал связать свою судьбу с судьбой кардинала и однажды – а почему бы и нет? – сменить его.

Уже не впервые гулял Мазарини по набережным Сены, здесь благодаря его благожелательности, неоспоримой привлекательности, таланту дипломата и великодушию у него появилось много друзей. Если ему случалось куда-то явиться, его визиту всегда сопутствовали всяческие небольшие, но доставлявшие массу удовольствия подарки: духи, перчатки, венецианские зеркала, благоухающее мыло и прочее, и прочее. Ришелье намеревался испросить для него пост папского нунция, но Джулио от предложения отказался, не видя никаких преимуществ этой должности, требующей строгого подчинения уставу, по которому жили все священники. Отказывался он и от назначений менее значительных, совершенно для него бесполезных, сулящих лишь всяческие неудобства его существованию и налагавших бессрочное табу на перспективный брак. Он хотел быть своего рода клерком, а проще говоря, устроиться удобно на низшей ступени католической иерархии, что позволило бы ему быть при барышах, а однажды, может, и примерить шапочку кардинала, не придерживаясь строгих ограничений повседневной жизни священника. Единственное духовное обязательство: тонзура – не столь уж и приметная в его великолепных шелковистых волосах, за которыми он следил тщательнейшим образом, – да облачение прелата, весьма шедшее ему. Был он теперь не просто кавалером Мазарини, но монсеньором Мазарини, что открывало для него многие двери.

В Париж он был отправлен самим Папой с совершенно невыполнимой миссией: заручиться поддержкой Франции в передаче Женевы и прилегающих тучных земель кальвинистам и наконец-таки компенсировать Савойе утрату Пи-нероли. Ришелье полагался на помощь швейцарских кантонов в своей политике против императора, без которых его затея не имела ни малейших шансов на успех. Мазарини об этом знал, так же, впрочем, как и кардинал. Это был великолепный шанс завязать отношения с этим перспективным юнцом.

Именно потому в одно прекрасное утро тот, кого мы отныне будем называть просто Мазарини, оказался в Лувре и был представлен Анне Австрийской лично кардиналом. То была, может, и не лучшая рекомендация для гордой испанки, к тому же молодой человек внес свой вклад в победу французов над ее родиной, но, помимо красивых глаз и очаровательной улыбки, он еще владел искусством нравиться женщинам. Ко всему прочему королева, во-первых, была с ним одного возраста, а во-вторых, у Мазарини был отменный кастильский выговор. Она благосклонно согласилась принять вышитые перчатки и духи, которые он преподнес, и немного с ним поболтала.

Со своего привилегированного места Мария наблюдала за происходящим без особого внимания, а скорее и вовсе без внимания ввиду незначительности того сказанного, что пришлось ей услышать из уст пылкого поклонника кардинала. Но она не была бы женщиной, если бы не отдала должное его соблазнительной привлекательности – правда, по ее мнению, лишенной чувственности, – однако поведение Анны привело ее в недоумение, и она решила по окончании приема задать королеве несколько вопросов.

Однако ей не удалось этого сделать. Когда какое-то время спустя они остались с королевой наедине, та, полусомкнув веки, с очевидным наслаждением принялась вдыхать аромат одного из флаконов венецианского стекла, который только что открыла, и чуть слышно прошептала:

– Вы, моя дорогая, не находите, что этот монсеньор похож на беднягу Бекингэма?

Мария не ответила, поскольку сходство это в глаза ей не бросилось. Впрочем, если приглядеться, можно приметить кое-что общее. А поскольку королева смотрела на нее, ожидая ответа, проговорила:

– Может был»… Я могла этого не заметить под его церковным облачением, но Ее Величество, конечно же, права…

И все. Однако отныне слова эти Марии забыть было не суждено. Не представляя себе, что за вес приобретут они в будущем, она забавлялась тем, что переставляла их местами в своей памяти, где хранилось только то, что могло бы оказаться для нее полезным. Но, увы, молодой Мазарини уже на следующий день должен был отправляться в Рим. Так что не было смысла брать его в расчет…