Страшное гадание - Арсеньева Елена

– А ребенок?

– Разумеется, он похоронен там же. И если я всплакнула, стоя над тем бедным холмиком – а видит бог, я не смогла сдержать слез! – с выражением стыда на лице воскликнула Джессика, – то не над прахом Гвендолин, а лишь над этим бедным малюткой, который… Понимаете, – она вскинула измученные, тоскливые глаза на Марину, – ведь если бы Алистер погиб уже после того, как мы с ним поженились, и пусть бы я даже не успела зачать… я могла бы взять ребенка Гвендолин и воспитать его как своего сына или дочь.

– Дочь, – эхом отозвалась Марина, и у нее вдруг мурашки побежали по спине от внезапной догадки. – Дочь!

– Что – дочь? – обеспокоенно глянула Джессика.

– Ох, не знаю! – возбужденно пробормотала Марина. – Не знаю, но…

– Но – что? – повторила Джессика.

– Это бред, конечно, я даже не уверена, стоит ли говорить…

– Не уверены – так не говорите. Но это нечестно – делать намеки, а не говорить! – надулась Джессика. – Да я уже умираю от любопытства.

Марина глубоко вздохнула. Эта невероятная догадка так и распирала ее, она уже не смогла бы промолчать, даже если бы и захотела!

– А что, если ребенок Гвендолин вовсе не умер? Что, если Флора взяла его, в смысле – ее, и выдала за свою дочь? – выпалила она.

– Но тогда бы у Флоры было двое детей, а у нее лишь одна дочь, – пренебрежительно ответила Джессика, и вдруг глаза ее расширились: – Вы имеете в виду, что…

– Ну да, да! – нетерпеливо воскликнула Марина. – Умер на самом деле ребенок Флоры! Тогда вполне понятно, почему Джаспер так охотно признал девочку за свою и не бросил Флору. Ведь это вовсе не дочь какого-то там крестьянина, как вы говорили, или фермера, или кого-нибудь еще. Это дочь…

Она прикусила язык, с жалостью глядя на Джессику, лицо которой приняло прежнее измученное, тоскливое выражение.

– Нет уж, вы договаривайте! – выдавила она с усилием. – Вы ведь хотели сказать, что это дочь его родного племянника Алистера, да?

Марина, отвернувшись, кивнула. И чего это она все суется в чужие дела, шарит всюду носом, как залетевшая в дом сорока. И умишка ведь не больше чем у сороки… То никак не может поверить в очевидное: что Десмонду на нее наплевать! – то вдруг ее осеняют невесть какие бредовые прозрения, и она спешит поведать их всем и каждому, нисколько не заботясь, что убивает людей наповал.

– Да ведь это только так показалось мне, – начала она неуклюже оправдываться. – Вы меня не слушайте! Я иногда такого наговорю, что сама диву даюсь.

Она замолчала. В том смятом листке из дневника Джаспера было еще кое-что… но об этом лучше сейчас не говорить. С Джессики на сегодня уже хватит Марининых догадок! Каково это будет ей узнать, что девочка, которая живет у Флоры, на самом деле вовсе не побочная дочь Алистера, а…

Марина мысленно заперла свой рот на самый большой из всех когда-либо виденных ею висячих замков и даже глаза потупила, чтобы Джессика, сохрани боже, не смогла прочесть ее тайных мыслей. Затем поскорей подскочила к шкафу и принялась перебирать платья: надо же, в конце концов, одеться, хватит стоять полуголой, уж и плечи озябли.

Она потянула к себе малиновое платье с белым кружевным воротничком, которое еще ни разу не надевала, как вдруг Джессика очутилась рядом и резко задвинула платье в глубину шкафа.

– Нет. Не это. Надевайте амазонку, Марион!

– Амазонку? Это еще зачем?

– Поедем в деревню, – возбужденно ответила Джессика. – Я сейчас же прикажу седлать.

– В деревню? – промямлила Марина. – А зачем – в деревню?

Джессика обернулась и глянула на нее вприщур.

– Зачем? Вы еще спрашиваете – зачем?! – И она снова лихорадочно принялась перебирать платья. – Да где же ваша амазонка, черт бы ее подрал!

Марина тяжко вздохнула. Разумеется, Джессика обо всем догадалась! Она не могла не вспомнить слова из письма Джаспера – о венчании Алистера и Гвендолин. Она не могла не догадаться, что если та маленькая девочка и в самом деле не дочь Флоры, то она законная племянница Десмонда – истинная леди Маккол! Да… теперь Джессика не остановится, пока не убедится в своей правоте. Придется все-таки поехать с ней, а то как бы ей в дороге не стало худо от таких-то потрясений.

– Вот она, амазонка, – нехотя сказала Марина. – Синяя. Давайте я достану.

– Ничего, я сама. Ого, какая красивая! – Джессика так резко выдернула платье из шкафа, что раздался какой-то глухой стук. – Ой! Надеюсь, я ничего не порвала? Смотрите, что-то упало. Это ваше?

Она подняла с полу какую-то вещицу, очертаниями напоминающую человеческую фигурку, секунду подержала, разглядывая, – и вдруг, коротко взвизгнув, отшвырнула.

Марина с изумлением воззрилась на нее, потом перевела взгляд на пол. Там лежала кукла.

Она так и сказала:

– Да ведь это кукла, больше ничего! – И нагнулась было ее поднять.

– Не троньте! – снова взвизгнула Джессика – даже стекла в окне зазвенели. – Не троньте! Это же… Да неужто вы не видите?!

Она приподняла подол амазонки и кончиком изящного сапожка для верховой езды указала на это нечто, столь ее напугавшее и пока не внушавшее Марине никакого страха, только немалый интерес. Это была, конечно, не такая куколка с фарфоровой головкой, шелковым, набитым опилками тельцем, с волосами из шелковых ниток, разряженная в пух и прах, каких она немало видела в лондонских лавках, глядя на них с тем детским восхищением, которое всегда испытывают к куклам девочки, даже если они совсем уже большие девочки. Нет, эта невесть откуда взявшаяся кукла была довольно грубо вылеплена из воска. На ее плоском белом лице ярко выделялись грубо намалеванные зеленые глаза, алые губы и щеки, на голове красовался приклеенный клочок рыжеватых волос, а платье на живую нитку оказалось сметано из лоскутка синего бархата – точь-в-точь такого, из коего была сшита амазонка, которую все еще держала Джессика.

Девушки вдруг переглянулись, словно осененные одной мыслью, а потом Джессика сунула руку в карман платья и вывернула его… вернее, те неровно обрезанные края ткани, которые оставались на месте кармана.

Марина растерянно хлопнула глазами:

– Не пойму… зачем испортили платье? Ну да ничего, его можно зашить.

– Зашить?! – Джессика содрогнулась и глянула на Марину словно на безумную. – Его надо выбросить, сжечь, и как можно скорее!

– Да я его еще ни разу не надевала! – возмутилась Марина.

Было от чего возмущаться! Больше синего цвета ей шел разве только зеленый, вдобавок тонкий бархат так изящно обрисовывал ее фигуру, что любо-дорого поглядеть всякому мужчине, от лорда до конюха. Она вспомнила, как смотрел на нее тогда черноглазый Хьюго, и почувствовала, что на душе наконец-то стало легче. Сжечь такую прелесть! Вот еще! Другая ее амазонка сшита из унылого черного материала, а Марина люто ненавидела черный цвет, ведь он был убийственным для цвета ее лица. Примерно это она собиралась сказать Джессике (разумеется, не упоминая про конюха!), как вдруг осознала, с выражением какой скорбной жалости смотрит на нее новая подруга.