Сильнее смерти - Бекитт Лора

Вошел Нагасава и резко остановился, словно внезапно вспомнил об оставшемся в комнате юноше. Небрежно махнул рукой:

– Можешь идти.

Акира почувствовал, что нужно что-то сказать.

– Я гляжу на вас, как на небо, мой господин! Клянусь, что всегда…

И умолк, видя, как Нагасава усмехается уголком рта.

– В мире нет и не может быть постоянства, особенно между людьми. Вечны лишь боги. Я не люблю клятв – слишком часто видел, как их нарушают. Клянись в своем сердце, тайно, без слов. Отвечать будешь только перед собой, а это сложнее всего.

Акира заморгал. «Господин прав», – подумал он, вспомнив, что имел дерзость высказывать собственные суждения о замыслах своего владыки и заглядывать в его вещи. И все-таки его пылкость была вполне искренней.

– Я отдам вам свою жизнь, если нужно…

– Твоя жизнь? Пока она ценна только тем, что ты молод. Впрочем, мне нравится твоя искренность. В юности я тоже не взвешивал слова, не противился мыслям. Был глуп, когда хотел казаться умным, и в простоте проявлял мудрость.

С этим он отослал озадаченного Акиру.

Вечером, укладываясь спать, юноша неожиданно понял, что думает не о разговоре с господином Нагасавой, не о новых доспехах, а о том, что в самом деле пора жениться. Отомо-сан очень добра, она охотно примет его жену. И он подарит этой пока еще незнакомой ему женщине такое же дорогое кимоно, плетеную шляпу и рисовую пудру, чтобы ее лицо было белым-белым! И каждую ночь на вполне законном основании он станет предаваться с нею тем самым бесстыдным и жарким играм. Какой она будет? Он представлял ее в вещах, виденных в комнате господина Нагасавы, – то была оболочка еще неизвестного образа. Глаза пока без выражения, губы – без улыбки, а тело… как у той безымянной красавицы из «веселого квартала», первой и единственной женщины, побывавшей в его объятиях. И, конечно, господин Нагасава должен одобрить его выбор, иначе просто не может быть.

ГЛАВА 2

Акира вернулся домой в разгар весны, и его сразу охватило чувство, будто он прозевал очень многое, – все было таким разбуженным, движущимся, обновленным. С гор сползали снега, теплый ветер носился над полями, по высокому небу разметались светлые, легкие, будто пух, облака, и долина была окутана бледно-голубой дымкой. Сады тонули в бело-розовом цвету – хрупкие, неподвижные чашечки казались фарфоровыми. Желтовато-коричневые шершавые стволы и ветки сосен сочились остро пахнущей смолой. Звуки тоже проснулись – всюду слышался звон ручьев и пение птиц.

«Весна напоминает нам о молодости, а еще… о бедности», – как-то сказала Отомо-сан.

Да, это тоже было. Все обнажилось – неровная серая земля, тонкие и бесцветные, словно старушечьи космы, пожухлые прошлогодние травы, горы в изломах и пятнах. В ярком, слепящем глаза свете стены дворовых строений выглядели темными и ветхими. В доме витал запах сырости – за зиму отсырели татами^[6] и покрывала. Даже домашние животные были отощавшими и неухоженными.

Стоило Акире переступить порог, Отомо-сан мигом согрела воды, чтобы он мог помыться, сварила рис и приготовила чай. Она села рядом и, пока он ел, радостно смотрела на него, маленькая, худенькая, неопределенного возраста женщина в застиранном кимоно.

Ей хотелось узнать о его поездке, но рассказывать было нечего. В одном из уездов случился бунт крестьян (обычное дело в это время года), Нагасава направил туда отряд самураев, и Акиру в их числе.

– Как здоровье господина? – спросил юноша, с удовольствием поглощая еду.

Лицо женщины расцвело благодарной улыбкой.

– Думаю, неплохо. Он меня не забывал – опять прислал рису, а то не представляю, чем бы я кормила людей.

Акира воспринял это как упрек, хотя и знал, что у нее не было никакой задней мысли. А Отомо-сан продолжала:

– Замечательный человек наш господин! Жаль, что у него нет детей. Ну ничего, может быть, эта молоденькая наложница родит ему сына!

Акира застыл с чашкой в руке. Молоденькая наложница! У него зарябило в глазах. Розовое кимоно, шляпа с алыми завязками, черепаховый гребень и рисовая пудра! Как же он был глуп! Его брови приподнялись, губы слегка зашевелились, на лице застыло недоуменно-вопросительное выражение. Он моргал широко раскрытыми глазами, словно силился поймать взглядом нечто неуловимое.