Десять причин для любви - Куин Джулия

Миссис Каррадерс прикусила указательный палец и задумчиво проговорила:

— Как любопытно… Я вот думаю: а может быть, она сама живет в Оксфорде? Возможно, она замужем за тамошним профессором?

— А есть в Оксфорде профессор по фамилии Горли? — поинтересовалась Аннабел.

Миссис Каррадерс повернула голову в ее сторону и заморгала, словно только что осознала, что кто-то стоит рядом с мистером Греем.

— Прошу прощения, — пробормотал он и представил их друг другу.

— Так есть там такой? — повторила вопрос Аннабел. — Мне кажется, что будет самым разумным узнать о таком профессоре.

— Маловероятно, что Горли — ее настоящая фамилия, — довольно прохладным тоном пояснила миссис Каррадерс. — Я не могу себе представить леди, которая бы позволила поместить свое имя на обложку романа.

— А если это не ее настоящее имя, — удивилась Аннабел, — то имеет ли ее автограф какую-то ценность?

Ее слова были встречены полным молчанием.

— И кроме того, — продолжала Аннабел. — Как вы вообще узнаете, ее это подпись или нет? Я сама могла бы написать ее имя на титульном листе.

Миссис Каррадерс потрясенно уставилась на нее. Аннабел не могла понять, оскорблена ли дама ее вопросами или только раздосадована. Спустя несколько мгновений миссис Каррадерс решительно повернулась к мистеру Грею и сказала:

— Если вы когда-нибудь снова встретите набор ее романов с автографами или даже одну такую книжку, пожалуйста, купите ее, и я тут же возмещу вам ее стоимость.

— Это доставит мне удовольствие, — пробормотал он.

Миссис Каррадерс кивнула и отошла от них. Наблюдая за ее поспешным уходом. Аннабел задумчиво промолвила:

— Кажется, я ей не понравилась.

— Я тоже так думаю, — согласился он.

— Однако я все-таки полагаю, что мой вопрос о ценности такой подписи был вполне разумным, — сказала Аннабел.

Он улыбнулся:

— Я начинаю понимать ваше настойчивое желание, чтобы люди говорили друг другу только то, что они думают на самом деле.

— По-вашему, это плохо? — удивленно воскликнула она.

Он вздернул бровь, и хотя это движение было притушено его черной глазной повязкой, оно тем не менее выглядело весьма вызывающе.

— Поймите, — настаивала Аннабел после небольшой паузы, — это просто проявление здравого смысла. Только подумайте, сколько недоразумений можно было бы избежать, если бы люди всегда были откровенны друг с другом, а не говорили что-либо кому-то, кто может передать это кому-то еще, а тот, в свою очередь…

— Вы смешиваете два понятия, — прервал ее он. — Первое — это изощренная проза, а второе — просто сплетня.

— И то и другое — хитрости, которые только усложняют жизнь.

Он покровительственно посмотрел на нее сверху вниз:

— Вы слишком строги к своим собратьям-людям, мисс Уинслоу.

Она пожала плечами:

— Я вовсе не думаю, что требую слишком многого.

Он медленно кивнул:

— И все же, по правде говоря, я предпочел бы, чтобы мой дядя не произнес в прошлую среду то, что думал на самом деле.

Аннабел нервно глотнула, ощущая легкую тошноту… и, безусловно, чувствуя себя виноватой.

— Но, пожалуй, я ценю его честность. Разумеется, с чисто философской точки зрения. — Он одарил ее своей характерной полуулыбкой. — Впрочем, с практической точки зрения думаю, что без черной глазной повязки я гораздо красивее.

— Мне очень жаль, — сказала она. Это был не совсем правильный отклик на случившееся, но ничего лучшего она не могла придумать. По крайней мере, это прозвучало вежливо.

Он отмахнулся от ее извинения.

— А вообще-то новые впечатления полезны для души. Теперь я точно знаю, что чувствуешь, получая удар в лицо.

— И какие же новые познания получила при этом ваша душа? — с сомнением поинтересовалась она.

Он пожал плечами, продолжая оглядывать толпу:

— Никогда не предугадаешь, какие знания потребуются, чтобы суметь это описать.

Аннабел подумала, что это очень странное утверждение, но решила промолчать.

— Кроме того, — бодро продолжал он, — если бы не подобные недоразумения, нам бы точно не хватало многих великих произведений литературы.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Что было бы с Ромео и Джульеттой?

— Они остались бы живы.

— Верно, однако подумайте о тех многих часах наслаждения искусством, которых лишился бы мир.