Сделка с дьяволом - Бенцони Жюльетта

Несколько подавленные видом зала, выполненного в ужасном египетском стиле, две новоиспеченные меломанки получили настоящее удовольствие от музыки Моцарта и еще большее удовольствие от вида зала, где собрался весь цвет венского общества. Больше всего их заинтересовала королевская ложа, где появился герцог Рейхштадтский, сопровождавший молодую брюнетку с очень белой кожей. Длинные блестящие локоны обрамляли ее тонкое одухотворенное лицо. Несколько ироничная улыбка контрастировала с меланхоличным взглядом больших светлых глаз. Платье из светло-голубого атласа, великолепные украшения и диадема из опалов и бриллиантов придавали ей вид королевы.

Гортензия заметила ту нежную заботливость, с которой принц помог ей сесть в кресло и повесил на спинку великолепные меха. Она не смогла удержаться от вопроса и, наклонившись к Вильгельмине и прикрываясь веером, прошептала:

– Кто эта женщина с герцогом Рейхштадтским? Если бы она не была так молода, ее можно было бы принять за императрицу.

– Когда-нибудь она ею будет. А вы действительно никого здесь не знаете, моя дорогая?

– По крайней мере никого из королевской семьи. Позволю себе напомнить Вашему Высочеству, что мы здесь совсем недавно.

– Это правда. Итак, моя милая малютка, эта молодая женщина – эрцгерцогиня София, тетка маленького Наполеона.

– Его тетка? Она из Бонапартов?

Вильгельмина бросила на нее возмущенный взгляд, и Гортензия почувствовала, что краска залила ей лицо и шею.

– Что здесь делать одной из Бонапартов? Вы там во Франции, видно, забыли, что у юного Наполеона был не только отец. У него есть родственники и со стороны матери. Эрцгерцогиня София – его тетка, потому что она замужем за младшим братом его матери, эрцгерцогом Францем-Карлом. Она баварская принцесса. Правда, это не очень счастливый брак…

– Она кажется такой молодой для тетки.

– Ей двадцать шесть лет. Я думаю, что их объединяют не только родственные чувства. Можно сказать, что молодой герцог испытывает к Софии почтение, близкое к любви. Что же до эрцгерцогини, то ей, видно, не очень легко разобраться в своих чувствах к красивому племяннику, тем более что муж ее тяжел на подъем и при любом удобном случае засыпает.

– Давайте внесем ясность, – вмешалась Фелисия, внимательно слушавшая и любившая точные формулировки. – Они любят друг друга?

Веер герцогини де Саган склонился на этот раз к вееру итальянки.

– Многие утверждают, что это разделенная страсть. А злые языки поговаривают, что прелестный белокурый малыш Франц-Иосиф, которого София родила в прошлом году, не совсем сын доброго Франца-Карла. Именно после рождения ребенка – может быть, чтобы немного развеяться, – молодой Наполеон стал появляться в свете с юной женщиной из высшего света – графиней Нандиной Кароли, урожденной герцогиней Кауниц… Правда, Нандина часто появляется с Морисом Эстергази, одним из лучших друзей принца… Я вам его покажу…

Конец второго акта «Волшебной флейты» утонул в громе аплодисментов, что доказывало следующий факт: если парижане ходят в оперу разговаривать, то венцы ходят слушать музыку. Занавес поднимался несколько раз. Потом в зале забурлила светская жизнь. Было заведено, как и в Париже, ходить в ложи к друзьям. Перемещались только мужчины, женщины не вставали с мест. Скоро ложа герцогини де Саган была заполнена до отказа. Куда бы она ни шла, казалось, Вильгельмина ведет за собой целый двор. Придвинувшись друг к другу, Гортензия и Фелисия пожирали глазами королевскую ложу, где в этот момент разыгралась небольшая сцена: герцог Меттерних, затянутый в темно-синий фрак, украшенный созвездием наград, только что вошел туда и приветствовал эрцгерцогиню, весело болтавшую со своим племянником.

При виде вошедшего улыбка исчезла с лица молодой женщины. С видом поистине королевской скуки она позволила канцлеру прикоснуться губами к своей вышитой перчатке. Потом она отвернулась, пока Меттерних говорил что-то принцу, словно это ее не интересовало.

Кто-то из окружавших Вильгельмину проговорил:

– Отвращение эрцгерцогини к Меттерниху становится все более очевидным. В один прекрасный момент она просто повернется к нему спиной.

– Она так его презирает? Но почему? – спросила Фелисия, спокойно вступая в разговор.

Говоривший, молодой фат, носящий одно из тех имен Центральной Европы, которое невозможно выговорить и еще труднее написать, засмеялся: