Знатные распутницы - Бенцони Жюльетта

И упомянутое прекрасное собрание епископов не привело ни к какому результату, поскольку папа счел, что дело зашло на этот раз довольно далеко, и реагировал рассерженно: сначала он отлучил от церкви короля и его наложницу, затем созвал синод в Ниме, которым руководил лично.

Такое развитие событий несколько обеспокоило Филиппа, и он дал обещание отказаться от Бертрады. Они временно расстались, но лишь до тех пор, пока он не получил от папы прощение, – папа тогда уже вернулся в Рим.

Полный все той же страстью к Бертраде, Филипп не смог больше противиться своим чувствам и возвратил ее назад. Он не хотел больше ничего слышать о крестовом походе и отвечал полным молчанием, когда ему об этом напоминали, поскольку уже не допускал мысли о том, чтобы расстаться со своей возлюбленной хотя бы на несколько дней. Тем более ему была невыносима мысль быть втянутым в войну, которую пришлось бы вести на краю света, не зная о том, удастся ли выбраться оттуда живым. В этом случае ему пришлось бы удовлетвориться тем, чтобы только любоваться одинокими вечерами черным локоном ее волос…

Конечно, можно было бы взять Бертраду с собой, но кто знал, как бы среагировал Урбан II на присутствие бойкой графини среди христианского войска…

Когда папа узнал, что вновь предпринял Филипп, он впал в сильную ярость и на этот раз не только отлучил от церкви нарушившую брачные узы пару, но и подверг опале все королевство. Это оказалось сильным, вызвавшим серьезные опасение оружием: вся религиозная жизнь в королевстве прекратилась, а поскольку епископы и монахи совершали многие важные дела, это означало, что больные остались без помощи, умершие без церковного отпевания, умирающие без утешения, дети без крещения, а свадьбы без благословения.

Но Филипп оставался глух. Его любовные чувства целиком захлестнули его, и страдания его подданных были ему полностью безразличны. Они с Бертрадой вели себя совершенно демонстративно. Отлучение от церкви, казалось, было им полностью безразлично, во время их приездов в город колокола молчали, а народ разбегался от них, как от чумы, но они только смеялись над этим, как они говорили, «малодушием черни».

Однажды, когда во время их отъезда из города колокола вновь громко зазвонили и резкий звон сопровождал их по всей равнине, по которой они скакали бок о бок, Филипп наклонился к своей спутнице и сказал со смехом: – Послушай только, моя дорогая, как они нас прогоняют!

Однако страдания вокруг них и докучливые перешептывания при дворе приняли, наконец, такие формы, что оба виновника в конце концов должны были бы образумиться, если бы в том же самом году, когда крестовый поход «од руководством Годфруа Буйона достиг Иерусалима, не умер бы великий папа Урбан II, а его преемник Павел II не проявил значительно больше понимания.

Он послал во Францию двух своих верных людей – Жана Гюльо, кардинала Сент-Анастази, и Бенуа кардинала, Сент-Эдокси, с очень умеренными наказами.

Эта старая история слишком затянулась, и, кроме того, такая настойчивая любовь вызывала определенное к себе уважение. Фульк к тому времени заставил себя успокоиться, поскольку ему доставляли много забот его сыновья, грозившие перебить друг друга. Молодому Фульку – сыну Бертрады – едва удалось ускользнуть от своего старшего брата Жоффруа-Мартеля, сына одной из изгнанных жен, он укрылся при французском дворе, где был с радостью принят.

Скорбящий отец отправился к бывшей жене и к своему сопернику, чтобы выразить им благодарность. После столь удачно завершившейся встречи оба кардинала смогли заняться своими делами. Кому нужно было нарушить достигнутый мир?

Однако при французском дворе были двое, кто не хотел примириться с этой ситуацией: принц Людовик и его сестра Констанция. Людовик, как это было принято в феодальных государствах, уже делил трон вместе со своим отцом, постоянно подвергался покушениям на свою жизнь, от которых отец не знал, как его защитить. Что касается Констанции, то Бертрада избавилась от нее, выдав ее замуж, но этот брак оказался настолько неудачным, что принцесса была вынуждена вернуться к своему отцу. Ей достался муж, характер у которого был даже хуже, чем у Фулька.

В 1097 году в возрасте 15 лет ее выдали замуж за Уго – очаровательного графа де Шампань. После восьми лет супружества и горького осознания того, что его супруга вскоре приобретет те же округлые формы, как и его теща Берта Голландская, он пришел к выводу, что его брак с Констанцией оскорбителен для церкви, поскольку они являются родственниками в третьем колене. Он замкнулся в себе, а потом созвал в Суассоне церковный собор, где во всеуслышание объявил, не скрывая искренних слез и давая клятвенные заверения, что он великий грешник, а его женитьба на Констанции большое злодеяние, а посему дальнейшие брачные отношения между ними невозможны.