Рено, или Проклятие - Бенцони Жюльетта

– Выздоравливайте! Уверена, что король придет вас навестить.

И она вышла. У порога королева-мать столкнулась лицом к лицу с Санси. Та на цыпочках, приподняв обеими руками платье, кралась по коридору. Коридор, куда выходили комнатки, предназначенные для королевских офицеров, был очень узок, так что встреча была неизбежной. С «О-о!», выразившим немалое огорчение, Санси отпустила платье и быстренько поклонилась – вот уж кого она не ожидала здесь увидеть, так это «старуху». А та весьма сухо осведомилась, что это она тут делает. Санси отважно выступила против своего врага:

– Я пришла узнать новости о здоровье… – тут она прервалась, чувствуя, что не в силах произнести имя Рено, немного помолчала, но так и не смогла продолжить.

– По собственному желанию или вас послала королева Маргарита?

– Мы обе интересуемся его здоровьем, – отважно заявила Санси. – На долю бедного юноши выпало столько несчастий, что из одного только христианского долга хочется облегчить его участь. К тому же я знаю, что королева, – перед узурпаторшей Санси особо подчеркнула титул своей госпожи, – скоро осведомится о том, как он себя чувствует сегодня.

– Значит, вы опережаете желания своей госпожи?

Похвальное рвение у придворной дамы. Однако скажите, сколько вам лет, Санси?

– В день святой Марии Магдалины исполнится тринадцать.

– И вы, наверное, мечтаете вернуться в свои родные края? Барон де Синь, ваш отец, очевидно, рассчитывает на вашу крестную, надеясь, что она выдаст вас здесь замуж, но боюсь, что при дворе ей будет трудно исполнить его пожелание. А вот в Провансе ваше имя и ваше приданое окажут вам помощь.

Юная Санси вспыхнула до корней волос.

– Я ничего не знаю о пожеланиях сеньора де Синь, моего отца, мадам. Он не посвящает меня в них, так же как и моя мать. Я склонна считать, что они думают, что я еще слишком молода для замужества.

– Конечно, конечно! И это мудро. В отношении вас, разумеется, не стоит торопиться, потому что если выдавать вас замуж сейчас, то придется платить немалую сумму. К сожалению, вы обделены красотой, бедняжка!

Теперь кровь отлила от лица Санси, она стала бледнее мела, а ее глаза вспыхнули яркой зеленью.

– Да, я уродлива, мадам, и знаю об этом лучше всех, но пока еще никто не осмеливался ставить мне в упрек мою внешность!

– Какой упрек? Понятно, что вы тут ни при чем, просто иногда я, глядя на вас, думаю: может быть, вы были бы более угодны Господу?

Чувствуя, что может вот-вот расплакаться, Санси призвала на помощь всю свою гордость, чтобы избежать предательских слез. Она не собиралась уступать этой женщине, носящей на голове корону и получившей от Бога и людей все: знатность, красоту, богатство, любовь, власть и красивых сыновей, старшего из которых она превратила в идола, которого может одарять благами только она сама и соглашаясь делить его разве что с Господом. Она возненавидела даже законную супругу своего сына, хотя сама выбирала ее, и вместе с ней возненавидела всех, кто служит молодой королеве с любовью и преданностью, и больше всех ее крестницу. А все потому, что король любит свою жену! Как это постыдно! Санси приложила все усилия, чтобы ее голос не дрогнул:

– Почему вы решили, что моя уродливость угодна Господу? Если бы он избрал меня, я думаю, он дал бы мне об этом знать. Он принимает сердца, в которых живет только он. А мое сердце открыто для многих.

– И среди них тот, кто лежит за этой дверью? Или вы, быть может, скажете, что не заметили его красоты?

– При дворе не он один красавец!

– Разумеется, но я встречаю вас перед его спальней.

– Но… Ваше Величество…

– Если моя невестка захочет узнать, как себя чувствует раненый, ей может сообщить новости дама Герсанда. Вернитесь и займитесь своими обязанностями и не бегайте больше туда, где вам нечего делать! А еще лучше было бы, если бы вы вернулись к себе в Прованс или переступили порог какого-нибудь благочестивого монастыря.

– Вы снова говорите о монастыре? Но почему, если…

– Чтобы вы научились почитать других и быть скромной! Вам никогда не говорили, что вы похожи на колдунью: рыжие волосы, длинный нос, кошачьи глаза? Полагаю, что в вас немало дурных инстинктов и намерений…

Слушать такое было уже не по силам Санси. Она повернулась к кастильянке спиной и побежала со всех ног, чтобы выплакать свое горе в саду, в укромном уголке за живой изгородью, куда она пряталась, когда ей было особенно горько. В ее сердце полыхала такая ненависть, что невозможно было пойти даже в часовню, потому что ненависть – это оскорбление Господа, а у бедной Санси не будет даже защитницы, потому что в часовне не было ни одной статуи ее любимой Марии Магдалины.