Любовник - Шоун Робин

Энн вспомнила большой чемодан в конторе юриста и запах горелого мяса. Теперь она точно знала, когда он был отправлен.

Боже, она даже не знала настоящего имени того, кто входил в ее тело и кого она принимала в рот. И из-за кого погиб мистер Литтл.

Сердце снова застучало в груди — в унисон с часами на камине. Энн полагала, что испугалась Габриэля, когда они вместе шли под дождем. Нет, она не представляла, что значит настоящий страх: когда леденеет кровь, немеют ноги и нет сил дышать.

— Я закричу! — Энн прикусила губу, чтобы не выполнить угрозы. — Слуги придут ко мне на помощь. Вы не можете держать у себя женщину против ее воли.

— Не могу с вами согласиться, мисс Эймс. Вас никто не услышит. Я имею в виду таких, кто мог бы посочувствовать вашим мольбам. Я отпустил слуг на несколько дней. К моменту их возвращения все проблемы будут улажены.

— Хорошо, я дам вам денег, — устало согласилась Энн. — Столько, сколько вы хотите.

— Мне не нужны деньги…

Не нужны деньги? Тогда в чем же дело… Энн глубоко вдохнула — только не впадать в панику!

— Тогда что вам от меня нужно?

— Я хочу, чтобы вы догадались.

— О чем догадалась?

— Я хочу, чтобы вы поняли, что вам не удастся избегнуть последствий убийства собственной матери.

Энн заскрипела зубами.

— Я не убивала мать. — У нее не хватило на это бы смелости. Мать умоляла избавить ее от боли, но она ничего не смогла сделать.

— Будет же, мисс Эймс. Вы заботились о матери. Вы за ней ухаживали. Спали в соседней комнате, чтобы быть всегда рядом. А потом ее нашли на полу — холодную и окоченевшую. Неужели вы не слышали, как она упала? Не слышали ее криков о помощи?

Боль затмила ужас, который сковал ее тело. Все это она уже слышала. Селяне шептались нарочно громко, чтобы понятны были слова. Неужели Майкл смеялся над ней, когда говорил, что знает, насколько тяжело становиться объектом любопытства? Тогда он сказал, что слух породило не ее семейное положение, а ее состояние. Надо было слушать то, что ей говорили, а не то, что она хотела услышать.

— Я не убивала матери, — резко повторила Энн.

— Убили, милочка, и будете наказаны за это. Но прежде вам следует понять другое.

У Энн потемнело в глазах. Она покачнулась и, чтобы не упасть лицом на пол, ухватилась за ручку двери. Перчатки и ридикюль выпали из онемевших пальцев. Она тяжело прислонилась к двери, от ужаса у нее перехватило в горле,

— Вы что-то подложили в чай.

— Не стоит беспокоиться, мисс Эймс. — Граф подъехал к чайному столику и смахнул салфетку с крышки серебряного блюда. Осторожно его поднял, словно боялся расплескать то, что находилось внутри. — Паралич временный. — Он поставил блюдо на колени и подъехал к ней. — Вы не сможете двигаться и говорить, но способны слышать, думать и запоминать.

Инвалидное кресло остановилось в пяти дюймах от нее. Граф поднял на Энн свои выцветшие глаза.

— Именно так: думать и запоминать.

— Вы ненормальный, — прошептала она.

Зачем граф со своим племянником заманили ее в этот дом, если они не хотели денег? Старик изучающе смотрел на нее.

— Видите ли, дорогая, так всегда говорят те, у кого нет никакой власти, о тех, у кого власть имеется. Когда человек оказывается в инвалидном кресле, то поневоле становится философом. Вот вам пример: все мы обладаем выдающейся способностью, которая приносит либо великую радость, либо неизмеримые страдания. Двадцать девять лет назад мой племянник был очаровательным юнцом. Греки не правы: оборотная сторона любви не ненависть, а вина. Представьте боль одиннадцатилетнего мальчишки, который сознает, что повинен в гибели родных.

Теперь Энн понимала, чего добивался граф. Нет, он не заставит ее испытывать чувство вины. Несчастный случай, отнявший у мальчика жизнь, не что иное, как несчастный случай. Смерть ее матери — тоже несчастный случай.

Энн засыпала. Мать попыталась встать с кровати и сделать то, что отказалась сделать она. И упала. И умерла, пока дочь спала.

— Я вижу, вы поняли, что испытал мой племянник. Да, вина — разрушительное чувство. Он вскоре понял: негоже пред ликом смерти наслаждаться прелестями жизни. — Граф дотронулся до серебряного блюда, и его лицо исказила гримаса удовольствия. — А теперь представьте леди Уэнтертон, испорченную женщину с небывалыми плотскими аппетитами. Есть определенные способы, чтобы их пробудить. Я не сомневаюсь, что мой племянник вас бы с ними познакомил, если бы я предоставил ему побольше времени. Он всегда был ничтожеством, — добавил с упреком старик.