Хозяин Соколиного гребня - Коултер Кэтрин

Она смотрела на него, и все ее чувства ясно выражались на ее подвижном лице.

– Я не знаю, нравится мне это или нет. Я к этому не привыкла. Но я знаю другое: я люблю тебя, Клив. Если ты еще не полюбил меня, это не важно. Я просто хотела, чтобы ты знал о моих чувствах.

Он застонал и рывком прижал ее к себе, чтобы она ощутила жар его тела и твердость его возбужденной мужской плоти. Он часто и тяжело дышал, ему хотелось овладеть ею прямо сейчас, прямо здесь, среди кустов можжевельника и вереска, где свила себе гнездо пара ржанок.

– Чесса, – проговорил он, не отрываясь от ее губ, – я больше не могу терпеть. Не знаю, что со мной происходит, но я не могу ждать. Я собирался действовать не торопясь, но чувствую, что не в силах медлить. Я собирался раззадоривать и ласкать тебя, пока ты не начнешь стонать от нетерпения, но это выше моих сил.

Чесса с таким пылом прильнула к нему, что он едва не опрокинулся на спину. Он пошатнулся, рассмеялся и опять припал к ее губам. Потом медленно уложил ее на тропинку, и только тут до него дошло, что под ними косогор, что земля очень твердая и что для Чессы это будет в первый раз. Он выругался и сел.

– Мы не можем здесь остаться. Здесь неудобно. Идем, Чесса. И, пожалуйста, поторопись.

Он схватил ее за руку и потащил за собой, не глядя по сторонам. Все их друзья по-прежнему пировали под открытым небом между домом и палисадом, однако, когда Клив протащил Чессу мимо них и втянул ее за собой в дом, они прервали трапезу. Вдогонку новобрачным раздались взрывы хохота. Старая Альна крикнула:

– Пусти в ход язык, Клив. Женщине нравится мужской язык.

– Ха! – сказал Хафтер. – Ты, Альна, так стара, что наверняка давно забыла, что это такое – мужской язык.

– Альна, не обращай на него внимания. Вот, выпей меду, – вмешалась Утта и довольно хихикнула, когда Хокон погладил ее по заду.

Керзог залаял и бросился было вслед за Кливом и Чессой, однако, вбежав в дом, тут же остановился, вскинул свою большую голову, потом повернулся и ринулся обратно, туда, где люди ели, смеялись и кричали.

– Наконец-то, – задыхаясь, проговорил Клив; грудь его вздымалась. Он быстро отдернул в сторону медвежью шкуру, которая закрывала вход в спальню Рорика и Мираны, и с облегчением увидел, что они не потушили фитиль, плавающий в плошке с маслом. Свет в спальне был мягким, неясным, воздух – теплым и ласкающим, и рядом с ним была его жена. Она принадлежала ему по праву.

Он поднял ее на руки и уложил на кровать, но тут же спохватился и опять поставил ее на ноги.

– Твое платье, – пробормотал он и вместо того, чтобы расстегнуть драгоценные броши, скреплявшие платье у нее на плечах, едва не оторвал их.

Внезапно Чесса рассмеялась:

– Дай мне раздеться самой, Клив, иначе завтра утром мне придется просить у кого-то из женщин новое платье.

Он отступил на шаг и сорвал с себя одежду. Когда Чесса, все еще в своей длинной полотняной сорочке, подняла на него взгляд, он стоял перед ней совершенно обнаженный и пожирал ее глазами. Он тяжело дышал. Он не мог взять в толк, отчего его вдруг захлестнуло такое неукротимое, всесокрушающее желание, но ничего не мог с ним поделать. Он хотел свою жену и возьмет ее сей же час, как только она ляжет на спину;

– О-о, – проговорила Чесса и судорожно сглотнула. – О-о, – проговорила она опять. Теперь она видела каждый дюйм его тела, от золотистых завитков на груди до плоского живота и еще ниже – до золотистых зарослей в паху. Она еще раз сглотнула. – О-о.

– Чесса, прошу тебя, не медли. И не бойся! Я вмещусь в тебя легко, я тебе обещаю, что вмещусь и что тебе это понравится. Я клянусь тебе, что так и будет. Но поторопись же, поторопись. О боги, я не понимаю, что со мной происходит. Прощу тебя, быстрее!

Когда полотняная сорочка упала к ее ногам, он посмотрел на нее и застонал:

– Я хотел медленно подготовить тебя к этому. Я раззадоривал тебя весь вечер, но, похоже, больше всего я раззадоривал сам себя, и вот что из этого вышло. Сейчас, Чесса, я должен взять тебя прямо сейчас.

Он поднял ее и припал лицом к ее грудям; когда его губы сжали ее сосок, спина ее выгнулась и тело напряглось, как тетива лука. Еще мгновение – и она оказалась на спине, а он – между ее ног. Он тяжело дышал, его руки лихорадочно шарили по ее телу. Казалось, он не знает, с чего начать, что именно сделать сначала, а что – потом. Он ругнулся, рывком приподнял ее бедра и приник губами к сокровенной плоти, которой никто до него не касался.