Опасный искуситель - Мартин Дебора

Да, правдой, но в том случае лишь, если правдой были ее объяснения, почему она не хочет выходить за него. А если она лгала? Он задумался. Она стала возражать только после того, как он рассказал, чем обязан барону Квимли, после того, как дал понять, что жениться на ней – его долг.

Чувство вины захлестнула его, и впервые после того, как он покинул ее комнату, Себастьян заставил себя вспомнить весь разговор. И воспоминания были самыми для него нелестными. Он заявил, что они должны пожениться, но не сказал ни слова о том, как относится к ней. Потом угрожал, что покажет простыни ее отцу, и тем самым унижал ее. И ни разу не сказал, что хочет на ней жениться, невзирая на то, как осложнит это его отношения с семейством Квимли.

Это было не предложение руки и сердца, а черт знает что. Она просто выбила его из колеи. Ночь любви разрушила все его планы на будущее, и, честно говоря, он был в ярости на себя за то, что так легко поддался искушению. Он чувствовал вину перед Джудит, перед бароном Квимли… Но в глубине души был рад, что может разорвать помолвку. Эта тайная радость, что теперь-то он сможет жениться на Корделии, и бесила его больше всего. И он почувствовал себя виноватым бесконечно. Неужто он сам сделал все, чтобы она его соблазнила?

Но, чтобы скрыть свою собственную вину, он вел себя так, словно брак с ней – всего лишь необходимость. Такая женщина, как Корделия, не захочет становиться женой человека, для которого она лишь непреодолимое препятствие. Корделия из тех, кто поступит благородно. И наверняка уничтожит доказательства своего падения, чтобы избежать разоблачения.

И вдруг страшная догадка поразила его. Он стремительно отошел от двери, распахнул ее. Если Корделия избавится от простыней, он не сможет доказать, что лишил ее невинности. И, когда дело дойдет до того, что придется просить ее отца убедить Корделию стать его женой, викарию придется верить ему на слово.

Он уже был в коридоре, когда до него дошел смысл того, что он собирался делать. Он приписывал ей некие намерения. Но вдруг она искренне не хотела выходить за него замуж? Если он начнет требовать у нее эти проклятые простыни, а она на самом деле говорила то, что думала, разговор будет для него слишком неприятным.

Но он не верил, что она говорила искренне. Образ холодной и расчетливой Корделии, заботящейся лишь о собственном удовольствии и не принимавшей во внимание его чувства, не вязался с образом той, которая позволяла отцу пользоваться собой потому только, что не хотела причинить ему боль.

Нет, Корделия не жестока.

Но пока он не убедился в этом окончательно, он не может потребовать отдать простыни. Возможно, она действительно хочет быть независимой. В Белхаме она говорила ему об этом. А если он против ее воли заставит ее выйти за него, они оба будут несчастны.

Он стоял в коридоре, голова у него раскалывалась. Не узнав правды, решить эту проблему невозможно. У него есть еще несколько дней. Он будет наблюдать за ней и дождется, когда она проявит свои подлинные чувства.

И это даст ему время решить, как поступить с Джудит. Он не мог жениться на ней, теперь он знал это наверняка. Ночь с Корделией убедила его в этом. Он не мог лишать Джудит возможности повстречать человека, который полюбит ее всем сердцем.

Так что же делать? Если он не может подходить к Корделии, он хотя бы должен как-то помочь ей, он должен найти ее отца.

Приняв решение, он спустился по лестнице. Но замешкался, ища сюртук, и тут входная дверь распахнулась, и вошли миссис Бердсли и преподобный Шалстоун.

– Вот, ваша светлость, я же говорила, что найду Освальда, – весело сказала миссис Бердсли, заметив его.

Себастьян изобразил некоторое подобие улыбки и, присмотревшись повнимательнее, заметил, что оба они на себя непохожи. Миссис Бердсли была бодрой и жизнерадостной женщиной, но сейчас она просто сияла от счастья.

У викария тоже был вид довольный и радостный, глаза почти смеялись, и на лице не было обычного тревожного выражения. И еще – миссис Бердсли держала викария под руку, а он, казалось, боялся отпустить ее хотя бы на шаг.

Себастьян пытался понять, пьян ли преподобный Шалстоун, и не заметил, как подошла Корделия, которая тут же бросилась отцу на шею.

– Отец! – со слезами в голосе воскликнула она. – Я так волновалась! Что случилось? Где ты был?

– Не беспокойся, детка, все хорошо. Я просто был в церкви. Мне надо было о многом подумать.

Викарий говорил спокойно и уверенно, голосом трезвого человека. Но, заменив многозначительный взгляд, который викарий бросил на миссис Бердсли, Себастьян решил, что он о чем-то умалчивает.