Красавица и герцог - Куин Джулия

Проводив его усталым взглядом, Грейс пожала плечами и поплелась в сторону галереи. В конце концов, не так уж и трудно снять картину со стены.

Но не успела она сделать и десяти шагов, как услышала отрывистый окрик герцога.

Грейс со вздохом остановилась. Ей бы следовало знать, что Томас не сдастся. В упрямстве он не уступал своей бабушке, хотя вряд ли ему пришлось бы по вкусу подобное сравнение.

Едва сдерживая раздражение, Грейс пустилась в обратный путь. Со стороны лестницы раздался новый окрик, и ей пришлось прибавить шагу.

— Я здесь, — недовольно проворчала она. — Боже милостивый! Вы перебудите весь дом.

Томас выразительно закатил глаза.

— Только не говорите мне, что собирались собственноручно снять картину со стены.

— Если я этого не сделаю, ваша бабушка будет дергать сонетку всю ночь и мне вообще не удастся поспать.

Герцог воинственно прищурился.

— Внимательно следите за мной.

— Следить? Зачем? — удивилась Грейс — Что вы задумали?

— Я оборву шнур ее звонка, — заявил Томас и с новой решимостью устремился вверх по лестнице.

— Оборвете шнур?.. Томас! — Грейс бросилась вдогонку за герцогом, но, разумеется, тот оказался куда проворнее, бессмысленно было и пытаться его настигнуть. — Томас! Вы не можете!

Он обернулся. На лице его сияла улыбка, и это еще больше встревожило Грейс.

— Это мой дом, — отрезал он. — И здесь я могу делать все, что мне вздумается.

Пока Грейс пыталась осмыслить его слова, он стремительно пересек холл и ворвался в спальню герцогини.

— Что вы тут вытворяете? — услышала Грейс его сердитый окрик. С тяжким вздохом она поспешила вслед за Томасом, его взволнованный возглас застал ее на пороге спальни. — Силы небесные! Вам плохо?

— Где мисс Эверсли? — пробормотала герцогиня, безумным взглядом обшаривая комнату.

— Я здесь, — торопливо отозвалась Грейс.

— Вы принесли портрет? Где картина? Я хочу видеть моего сына.

— Мадам, уже поздно, — попыталась объяснить Грейс, неуверенно, маленькими шажками продвигаясь вперед. Она понимала, что не сумеет остановить старуху, если той взбредет в голову рассказать внуку об удивительном сходстве напавшего на них разбойника с Джоном Кавендишем. И все же рядом с кроватью герцогини Грейс чувствовала себя увереннее, как будто, не спуская глаз с миледи, могла предотвратить беду. — Мадам, — мягко, увещевающе повторила она.

— Утром вы сможете приказать лакею доставить вам портрет, — чуть сбавив тон, заметил Томас, — но я не желаю, чтобы мисс Эверсли надрывалась, перетаскивая картины, да еще среди ночи.

— Мне нужен этот портрет, Томас, — прошептала герцогиня, и Грейс с трудом удержалась от желания взять ее за руку. Голос ее светлости звучал жалобно и глухо. Это был голос старой, больной женщины, в которой невозможно было узнать прежнюю герцогиню Уиндем, особенно когда она добавила: — Пожалуйста.

Грейс посмотрела на Томаса. Он казался смущенным.

— Завтра, — проговорил он. — Первым делом, если вам так этого хочется.

— Но…

— Нет, — оборвал старуху Томас. — Мне очень жаль, что на вас сегодня напали, и, конечно, я готов сделать все от меня зависящее, в пределах разумного, чтобы успокоить вас и утешить, однако это не означает, что я стану потакать вашим вздорным, нелепым капризам. Вы меня понимаете?

Бабушка и внук обменялись долгим тяжелым взглядом, и Грейс испуганно попятилась. Потом герцог резко бросил, не повернув головы:

— Идите спать, Грейс.

Грейс медлила, ожидая сама не зная чего. Должно быть, возмущенного вопля герцогини. Или грома небесного и молнии в придачу. Но ничего не последовало, и компаньонке оставалось лишь покинуть комнату. Медленно бредя по коридору, она слышала, как Томас с бабушкой препираются. Их голоса звучали приглушенно, ни исступленного гнева, ни страсти. Впрочем, Грейс это нисколько не удивило. Дикая, необузданная ярость Кавендишей уступила место вялости и равнодушию, сейчас они скорее склонны были обмениваться ледяными колкостями, чем злобными криками.

Грейс прерывисто вздохнула. За пять лет пребывания в Белгрейве она так и не сумела привыкнуть к бесконечным стычкам герцогини с внуком. Их нескрываемая враждебность и неприязнь друг к другу пугали ее.

И самое ужасное, для этого не было никаких причин! Однажды Грейс отважилась спросить Томаса, откуда эта ненависть. Тот лишь пожал плечами, сказав, что так было всегда. Герцогиня терпеть не могла его отца, а отец невзлюбил сына, так что сам Томас испытывал отвращение к обоим.