Мера любви - Бенцони Жюльетта

Жосс помог Катрин забраться на мула, сам сел на третьего и возглавил этот небольшой кортеж, перед которым расступились повозки и скот.

– Госпожа Катрин! – крикнула Гоберта, сложив рупором руки.

Молодая женщина обернулась:

– Да, Гоберта?

– Если бы я была одна, то, клянусь вам, пошла бы с вами! Но у меня десять малышей, и я боюсь… все боятся! Вы не знаете, что такое чума!

– Нет, знаю, – ответила Катрин, прекрасно помня о своем коротком пребывании в стенах Шартра во время эпидемии. – Потому-то я и возвращаюсь. Не волнуйтесь, сорок дней пролетят быстро. Может быть, мы еще увидимся!

И, не оборачиваясь, догнала Сару и Жосса, стараясь не глядеть на этот замок, где оставила самую драгоценную часть самой себя – своих малышей, которых, может быть, ей не было суждено уже увидеть. Катрин силилась победить страх перед черной смертью и перед тем, что ей предстояло пережить, когда она заставит брата Антима открыть перед ней двери ее дома, раньше времени превращенного в могилу.

Краем глаза Сара наблюдала за ней, взволнованная упрямой складкой на ее нежных губах, дрожь которых при всем усилии Катрин не могла сдержать. Она не выдержала и так тихо, чтобы не услышал Жосс, прошептала:

– Как же ты его еще все-таки любишь, несмотря на все то, что он заставил тебя пережить!

– Не говори глупостей! Я выполняю свой долг, только свой долг! – возразила Катрин, не поворачивая головы, чтобы не встретить проницательный взгляд черных глаз, чью власть над собой она знала, ей еще ни разу не удалось обмануть Сару.

– Никто, даже Бог, не может требовать от женщины принести себя в жертву и нестись на помощь отвергающему ее мужчине.

– В день нашей свадьбы я поклялась служить и помогать ему.

– Ты поклялась любить его, и надо признать, что ты хранишь невероятную верность этой клятве. Катрин, посмотри правде в глаза. Ты просто сейчас измеряешь свою любовь.

– Какая глупость!

– Глупость? Ты так считаешь? Ведь не дурак сказал, что «мера любви – это любовь без меры». Аббат Бернар процитировал мне эти слова святого Августина, говоря о тебе.

Когда в три часа ночи они прибыли в Монсальви, было еще темным-темно. Город, словно призрак, вырисовывался на сумрачном небе. И только серый дым с красноватыми отблесками поднимался над церковной звонницей – это дымили костры, зажженные монахами. Ветер доносил запах можжевельника. Стояла мертвая тишина, стены замка были пустынны, без привычных дозорных огней и чеканных шагов стражников. При виде своего дома у Катрин сжалось сердце, там не раздавалось ни звука, не светилось ни одно окно. Окна окружающих домов были также темны.

– Есть ли там кто живой? – перекрестившись, прошептала Катрин. – Трудно в это поверить!

– Надо пойти посмотреть, – произнес Жосс, – а для этого надо, чтобы нам открыли городские ворота. Монахи сочли ненужной какую-либо охрану, решив, что страх – лучшая защита, но они все-таки закрыли ворота.

Сняв с пояса серебряный витой рог, он поднес его к губам и трижды протрубил в него. Катрин задрожала. Он немного подождал и затрубил снова.

– Надо подождать, пока они подойдут, – прошептала Катрин.

– Лишь бы они не побоялись открыть.

Ожидание показалось бесконечным. Жосс в нетерпении собирался было повторить призыв, как на стене показалось пламя факела, освещавшее черный, быстро передвигающийся к воротам силуэт. При свете факела Катрин узнала брата Антима.

– Кто там? – раздался его неуверенный голос.

Жосс громогласно ответил:

– Знатнейшая и благороднейшая госпожа Катрин, графиня де Монсальви, которая приказывает вам, брат Антим, открыть ворота ее города.

Монах стал заикаться.

– Го… Госпожа Катрин? Но это… совершенно, совершенно неверо… неверо… невероятно! Нас поразила чума и…

– Я все знаю! – крикнула Катрин. – И, несмотря на это, брат мой, я хочу войти. Откройте ворота, это приказ, в отсутствие брата Бернара я имею право приказывать…

Он колебался лишь мгновение, сломленный властным голосом хозяйки замка.

– Хорошо! Я иду, но пеняйте на себя, если с вами приключится несчастье…

Вскоре перед тремя всадниками открылась небольшая потайная дверь и показался казначей монастыря, который поднял факел, освещая вход и желая убедиться, что перед ним действительно Катрин. Сидя верхом на муле, она сурово посмотрела на него:

– Вы не должны были выпускать их в такую жару.

– Хотел бы я на вас тогда посмотреть, госпожа. Сам Бог не мог бы им помешать. Увидев, как умер человек, они обезумели.