От ненависти до любви - Райан Нэн

Вся горькая правда раскрылась перед Марти, и она печально посмотрела на милое ей лицо. Если бы ее любимый встретился с отцом, один из них неминуемо умер бы.

Девушка поднялась.

— Спасибо, спасибо за… — Ее голос сорвался. — Я буду в нашем… в твоем типи.

И Марти исчезла в ночи. Разрываясь между любовью к полукровке и отцу, она шла к типи, где жила с мужчиной, с которым на следующий день ей предстояло расстаться.

Сердце Ночного Солнца сжалось. Горестные думы одолевали его. Он тяготился одиночеством, и ему уже не хватало Марти.

В другом конце типи Кроткая Олениха, слышавшая все до единого слова, молча улыбалась своим мыслям.

В полночь старая индианка поднялась с постели и подошла к Ночному Солнцу.

— Сердце, которое не умеет прощать, умирает, — сказала она.

Ночное Солнце нахмурился.

— Ступай в постель.

— Я хорошо себя чувствую. Иди к себе.

— Я останусь здесь до утра…

— Нет, ты уйдешь, — прервала его бабушка. — У тебя измученный вид. Иди домой и поспи.

Слишком усталый и взволнованный, чтобы спорить, Ночное Солнце поднялся, поцеловал ее и вышел из типи! Он хотел снова отправиться на крутой берег, но спина у него ныла, а к тому же было слишком прохладно. Ноги сами понесли Ночное Солнце к его жилищу.

Уже перевалило далеко за полночь. Она наверняка спит, он сам измотан, а завтрашний день будет долгим и трудным.

Ночное Солнце вошел и тихо разделся, стараясь не потревожить Марти.

Сердце его разрывалось от горя. Горячие слезы навернулись ему на глаза. Он не плакал с десяти лет. Ночное Солнце проглотил ком в горле.

Холодная рука прикоснулась к его плечу, и он увидел рядом Марти с полными слез глазами.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Не отсылай меня. Я хочу остаться с тобой.

Ее признание — вот что было нужно ему в ту минуту. Задыхаясь от счастья и волнения, не стесняясь своих слез, Ночное Солнце заключил Марти в объятия.

— С той минуты, как ты взглянула мне в глаза на залитой лунным светом веранде, я понял, что никогда не отпущу тебя.

Глава 36

Уткнувшись лицом в его плечо, Марти рыдала:

— Я думала, что не нужна тебе и…

— О Висинкала! Ты так нужна мне! Прости меня за все, что я сделал. Я люблю тебя, Висинкала. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

— Да, Ночное Солнце.

Слезы текли по щекам Марти, но она улыбалась, и ее изумрудные глаза выражали обожание и облегчение.

— Не плачь, милая. Все будет хорошо. Пожалуйста, не плачь.

— Я…. я не плачу.

— Я люблю тебя больше жизни, Марти. Я не смогу жить, если ты оставишь меня.

— Я никогда не оставлю тебя. Никогда!

— Благодарю тебя, любимая. — Ночное Солнце приник к устам Марти и тихо поклялся, что больше никогда не заставит ее плакать. — Я люблю тебя, — повторил он. — Люблю тебя. Если и ты любишь меня, ничто, кроме этого, не имеет значения.

— Люблю, — радостно отвечала она. — А ты действительно любишь меня?

— Я обожаю тебя, Марти.

Их губы вновь слились в нежном, томительном поцелуе.

— Я люблю тебя, — шептала она. Марти медленно провела пальцем по длинному белому шраму. — Прости меня! Прости, прости. Позволь мне целовать его. Позволь заживить его, Ночное Солнце!

Ночное Солнце затаил дыхание, когда губы Марти скользнули по шраму. Ему не нужно теперь сражаться с ней. Битва закончена. Победа досталась обоим. Марти стала его любимой. Его женщиной. А вскоре станет его женой.

— Ночное Солнце, ты женишься на мне?

— Да, Висинкала, конечно. Думаешь, я когда-нибудь позволю другому мужчине прикоснуться к тебе? Ничья рука не познает тебя так, как моя, и лишь мой рот будет вкушать сладость твоих поцелуев.

— Подари мне наслаждение сейчас, Ночное Солнце, — попросила разгоряченная Марти.

Между ними происходило нечто небывалое. Каждый из них впервые осознавал, что любит и любим, а все остальное не имеет ровно никакого значения.

— Войди в меня. Я хочу чувствовать, как ты растворяешься во мне. Мой милый. Мой бог.

— Не говори так, — промолвил Ночное Солнце. — Я не бог. Я простой смертный и… О-о-о! — застонал он и, не в силах больше сдерживаться, излился в Марти.

Когда все было кончено, Ночное Солнце запечатлел поцелуй на плече Марти и, улыбнувшись, сказал:

— Не думаю, чтобы боги так себя вели.