Графиня тьмы - Бенцони Жюльетта

Итак, с присущим ему пылом он принялся за сочинение злободневных куплетов. Закончив стихи, Питу побежал печатать их в нескольких экземплярах. На следующий день с раннего утра он отправился бродить по Чреву Парижа, обитателям которого он был хорошо знаком со времени его службы в Национальной гвардии. В пять утра занялась дивная нежная заря, на улицах показался народ, и он стал искать место для выступления. После долгих поисков Питу выбрал кабаре «Рыцарь в латах», прислонившись к фасаду которого он приготовился петь. Анж несколько раз прочистил горло, чтобы улучшить голос и заодно успокоиться, и наконец запел на мотив «Пробуждения народа» ^[59]:

• Стервятники и кровопийцы,
• Мерзавцы с пустотой в глазах,
• Жируют подлые убийцы
• На нашей крови и слезах.
• Друзья, кругом одно несчастье,
• Нет, кроме горя, ничего.
• Отчаяние в нашей власти —
• Для мести хватит нам его!

Голос его, поначалу чуть дрожащий, неуверенный, стал чище, сильнее, звонче. Он так увлекся, так поносил великих мира сего, что вокруг собралась толпа. Люди останавливались, пораженные смелостью куплетов, а в конце бурно зааплодировали. Потребовали даже спеть на бис, и Питу повторил весь репертуар с еще большим пылом. Он даже сочинил на ходу новые куплеты, тоже встреченные на ура, так что к концу выступления новоявленный певец совсем охрип.

— Голос певца без скрипки звучит как разбитый горшок, — усмехнулась какая-то торговка, кинув ему мелочь. — Поди-ка, мой мальчик, глотни тут винца, и голос поправишь, и в голове прояснится…

Совет был неплох, и, последовав ему, Питу выбрал в баре укромный уголок, где принялся подсчитывать прибыль. Весьма недурно! Почти что сто экю… бумажных, конечно, но ведь это было только начало! Его так и подмывало пойти и повторить свой концерт, благо времени было всего только полседьмого. Однако следовало соблюдать осторожность: здесь нельзя было задерживаться надолго, пока не вышли на улицу всякие щеголи, которым не пристало вставать в такую рань. Уйти до их появления означало остаться неузнанным и иметь возможность еще подработать денежек.

День лишь только начинался. Придя домой, Питу привел себя в порядок и отправился в «Политические и литературные анналы» писать отчет о заседании Конвента. На обратном пути, проходя по площади Дофин, он заметил одного из наводнивших Париж шарлатанов. Тот, окруженный музыкантами, вовсю наяривавшими песни, созывал народ, пытаясь продать очередную швейцарскую чудодейственную микстуру. Глядя на них, Питу вспомнил слова торговки о том, что голос певца без скрипки звучит как разбитый горшок. Конечно, лучше было исполнять свои куплеты в музыкальном сопровождении, даже если бы это был всего один инструмент. Питу дождался перерыва и что-то быстро зашептал на ухо одному из музыкантов. Вскоре они ударили по рукам: продавец швейцарской микстуры начинал только в восемь, а до этого «оркестр» был свободен. На следующее утро в пять часов утра Питу встретился с музыкантом в маленьком кабаре на улице Пюи, в районе Ле-Аль. Попивая смородиновый сироп, они обсуждали, как лучше провести первое выступление. Задумка оправдала себя: в половине седьмого приятели уже делили на двоих четыреста франков ассигнациями.

Так продолжалось почти две недели, ровно до того дня, когда, явившись в очередной раз в Конвент на трибуну для прессы, Питу сделался объектом злых шуток. Он понял, что его утренняя деятельность уже ни для кого не секрет. Раздосадованный, он немедленно подал редактору «Политических и литературных анналов» прошение об отставке, «оставляя желчных от голода коллег с их статьями натощак и мыслями о славе» ^[60]. Теперь Питу нанял еще нескольких музыкантов, перестал прятаться и заработал еще больше денег, потому что не жалел желчи в своих нападках на Конвент. Публика хлопала ему все громче. И действительно, политическая обстановка давала повод разгуляться сатирическим талантам. В особенности новая Конституция, за которую депутаты проголосовали 5 фруктидора третьего года, иначе говоря, 22 августа 1795 года. Она и правда была странной, эта Конституция, в которой одно противоречило другому. Но в ней было записано право на всенародное голосование, и в этом смысле она представляла собой хорошее начало.

Каждый француз имел право голосовать всего при одном условии: что заплатит совсем ничтожный налог на имущество или на доходы. Но даже и эта мелкая повинность была отменена для «славных защитников Отечества», браво сражавшихся на границах и в Вандее, где, после известия о смерти Людовика XVII, Шаретт ^[61]возобновил военные действия.