Сын прерий - Мэйджер Энн

— Я скажу, всему свое время. Но сначала я хотел бы узнать версию тети Джесс.

Лиззи вопросительно посмотрела на тетю.

Щеки у Джесс продолжали пылать.

— Она сказала, что ты упал с той скалы, где картинки и где она все время велит мне быть осторожнее.

Взгляд Теда скользнул по Джесс, которая, затаив дыхание, стояла, отвернувшись. Лунный свет обрисовывал красивый изгиб ее шеи. Он криво усмехнулся.

— Упал, говоришь?.. Надо же! Интересно... Очень интересно...

Казалось, покраснеть сильнее уже нельзя. Джесс сделала было шаг от кровати, но он приподнялся и схватил ее за запястье.

Они вскрикнули одновременно — она от неожиданности, он от нестерпимой боли.

Боль пронзила его, но, даже падая назад на подушку, Тед не отпускал руку Джесс. Его обволакивал коварно-соблазнительный апельсиновый аромат, исходивший от нее. Он старался не замечать его. Но ее груди, вызывавшей в нем необыкновенное волнение, не заметить нельзя.

— Вели Лиззи уйти, — прохрипел он.

Золотистая прядь волос выбилась из прически Джесс и упала ей на щеку.

— Тебе надо лежать спокойно, Джексон, — пробормотала она. — Ты слишком разбит и слаб для этих игр в крутого мужика — можно подумать, что тебе мало тех бед, которые ты на себя накликал ими.

Напоминание о том, как легко она одержала над ним верх, еще больше разъярило его.

— Убери отсюда Лиззи! Мне надо поговорить с тобой наедине.

Его глаза, казалось, целую вечность жгли Джесс.

Наконец она повернулась к девочке и мягко проговорила:

— Лиззи, милая, будь умницей, сходи на кухню и проследи, чтобы разогрелся суп, который я сварила для папы. Я через минуту тоже спущусь. Мне надо сперва осмотреть его.

От этого сладенького, лицемерного тона светской дамочки ему захотелось свернуть ей шею. Однако Лиззи на него легко поддалась и вышла из комнаты.

Когда они остались одни, хватка его заметно ослабла, но он все еще не отпускал ее руки.

— Дорогая, скажи на милость, что ты тут делаешь?

— Последние сутки выхаживаю тебя. И поверь, это не самое приятное занятие. Как и любой мужик, ты в критическом положении не подарок. С тобой пришлось натерпеться. Сначала ты никак не хотел идти. Пришлось нести. Вверх на гору. Можешь себе представить?..

— Вот и отлично! — В глазах его сверкнула дикая радость при мысли, что он умудрился-таки доставить ей неприятности. — Ты, кажется, переломала мне ноги, сбросив меня с обрыва.

— Как всегда, преувеличиваешь.

— Единственное, что мне доподлинно известно, так это что я явился сюда абсолютно здоровым, пока не встретил тебя.

— Абсолютно здоровым, — хмыкнула она. Что ты несешь, Джексон? Ты перенес на ногах пневмонию в тяжелой форме. Тебя и муха могла столкнуть с обрыва.

Вранье.

— У меня была простуда.

— Пневмония, говорят тебе! И ко всем бедам ты еще, должно быть, при этом работал и курил...

— Само собой, работал и курил.

— И он еще гордится! Хлебом не корми — дай этим мужикам из себя героя изобразить! Даже такой остолоп, как ты, мог бы быть поумнее. Ну ладно, теперь не покуришь! Без няньки мы, конечно, не можем. И взять на себя ее роль пришлось, разумеется, мне. Кому же еще! Обе пачки сигарет, которые нашла у тебя в кармане, я выбросила.

Нет, это послушать только! Ну вылитый братец Джэб! Тот тоже непрерывно поучал и все за всех решал.

Тед готов был взорваться.

— Что ты сделала?

— В твоем положении тебе курить противопоказано. Ты же чуть Богу душу не отдал.

Нет, такое он больше терпеть не мог! Да что она, в конце концов, возомнила о себе? Что она понимает в его жизни?

— Единственное, что мне противопоказано, это видеть тебя. — Он притянул ее поближе, и теперь она почти лежала на нем. Тело ее было прохладно на ощупь — чертовски приятная прохлада; а он был как раскаленная печь. — Ну-ка, ведьма, сознайся: ты же хотела убить меня!

— Ты сам навлек на себя беду, вздумав напасть на меня.

— Никто на тебя не нападал. Я хотел не дать тебе полететь с обрыва вслед за твоей косилкой.

— Какое это теперь имеет значение? — несколько смягчившись, проговорила она.

— То есть как это — какое имеет значение?! — взорвался он.

— Можешь ты хоть раз оказать милость и послушать? — продолжала она тоном всезнайки, от которого мужчины, наверное, готовы были ее в порошок стереть. — Того, что случилось, уже не изменишь, разве не так? К тому же, как ты ни пытаешься все представить хуже, чем оно есть, не так уж и сильно ты пострадал. Это у всех вас, мужиков, так водится — стоит чуть заболеть, как тут же распускаете нюни, будто малые дети.