Все только начинается - Доронина Анастасия

— Смелее. Врачу можно сказать все. — Глаза у него улыбались.

Я на секунду зажмурилась, тряхнула головой и бросилась с головой в омут:

— Я хочу сделать себе пластическую операцию. Реклама в газете утверждала, что в вашей клинике врачи могут сделать неотразимой любую женщину, после чего «жизнь засияет неизведанными прежде красками» . А мои обстоятельства сложились так, что я вот уже долгое время пребываю только в одном, сером цвете. Серое, серое, все кругом серое, и мне это надоело!!!

Последние три слова я не сказала — выкрикнула. И почувствовала, как снова перехватывает дыхание. Я изо всех сил старалась сдержать слезы, но они текли!

Черные глаза смотрели на меня без жалости — как я была им за это благодарна! Но вместо жалости в этих глазах были сочувствие и понимание. Все то, чего мне так не хватало вот уже много, много лет — сочувствие и понимание!

— Милая моя, — тихо сказал Шацкий, нагнувшись через стол. — Сейчас я совершу величайшее преступление в сфере частной коммерческой медицины: буду отговаривать клиентку от операции. Вы хотите изменить внешность? Зачем? Если вы не знаете точно, зачем вам это надо, то и делать этого не нужно.

— Но я знаю! — возразила я. — Конечно, я не настолько глупа, чтобы думать, будто вы способны вернуть мне вторую молодость, но сейчас пластическая хирургия, я читала об этом, она способна творить чудеса! И изменить человека до неузнаваемости! А сейчас я, вот такая, какая есть, какая сижу перед вами, — сейчас я себя ненавижу! Такую — меня нельзя любить! И не говорите мне дежурных комплиментов, я знаю, что меня нельзя любить, потому что… потому что он бросил меня! В этом нелегко признаваться — если бы вы только знали, как нелегко! Но это так! Вся эта история вдвойне уродлива именно потому, что банальна: меня бросил муж, и я никому не нужна, и если я не найду в себе силы хоть что-нибудь изменить — то больше такой жизни мне не вынести! Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ВЫНОСИТЬ ВСЕГО ЭТОГО — можете вы понять?!!

— Могу, — ответил он коротко.

Встал и, не глядя на меня, снова подошел к окну. Повернулся ко мне спиной — это было бы весьма невежливо, если бы все его медленные движения не говорили о том, что сделал он это ненамеренно.

— Древние мудрецы утверждали, что Господь посылает нам страдания не для того, чтобы нас умертвить, а для того, чтобы дать нам новую жизнь, — негромко сказал он после паузы. И продолжил, все так же не оборачиваясь: — Подчас в это трудно, почти невозможно поверить: неужели за физическими, душевными муками кроются новые перспективы и горизонты совершенно иной жизни, неужели мы еще сможем подняться и начать новое, стремительное восхождение к вершине? Но все лучшее рождается в муках. Если у вас есть дети, то вы наверняка согласитесь с правотой этой истины… И зачастую гораздо чаще, чем вы можете представить, душевная боль и вера в себя идут по жизни рука об руку!..

— Ну да, — сказала я с недоверием, не отрывая взгляда от его спины, — сейчас вы мне скажете: для тех, мол, кто не падает духом, терзания и страдания — это ступень к тому, что вот-вот настанет окончательное счастье, да? Читала. В книжках.

— Окончательного счастья не бывает. В жизни вообще не бывает ничего окончательного. Жизнь — это не роман… Когда десять лет назад посадил жену и сына в самолет — они ехали отдыхать на Байкал, мы с таким трудом достали путевки! — и поцеловал их на прощание, и смотрел, как они шли на посадку и все оглядывались и оглядывались, и смеялись, и махали мне рукой — а потом, стоя у огромного окна аэропорта и еще чувствуя на своей щеке прикосновение головки пятилетнего сына, его мягкие, пахнущие ромашкой волосы, я вдруг увидел — там, в небе, — вспышку, огонь, искры, и черный дым повалил прямо из обломков… Я видел, как самолет развалился на части, еще не успев набрать высоту, и из него падали и падали люди… Я стоял — и смотрел, я ничего не мог сделать, вокруг меня бежали, кричали, рыдали — я только стоял и смотрел… И тогда, в ту же самую минуту, я понял, как вы сейчас, четко и окончательно, что жизнь моя кончена, вот здесь, в этом холодном зале аэропорта, что умер вместе с ними, вместе с женой и сыном… Если бы мне кто сказал тогда, что я смогу это пережить и впереди у меня еще много-много лет, и эти годы будут отнюдь не бессмысленными… Если бы мне кто-нибудь сказал это — я бы, наверное, избил его до полусмерти. Но вот они прошли, эти десять лет. И я живу…

* * *

Оцепенев от ужаса, я не могла оторвать от него взгляда. Теперь Игорь Наумович стоял ко мне лицом. Рассказывая, он смотрел мне прямо в глаза. И голос у него был тихий-тихий.