Один счастливый день - Доронина Анастасия

— Ну, — весело продолжил Петр, когда Катя захлопнула дверцу, — а теперь открывайтесь мне, фея дождя. Откуда же мы с вами знакомы?

— Я училась в одном классе с вашей сестрой. С Аней. Мы дружили…

— Вот как? Интересно… — Породистый профиль развернулся, Катя физически почувствовала, как синие глаза окинули ее с ног до головы, на секунду задержавшись на голых коленях, которые обнажила съехавшая в сторону пола плаща. — То-то мне сразу показалось, что ваше лицо я где-то видел, причем не раз. Погодите-погодите… Катя? — протянул он. — Анькина подружка? Что-то припоминаю, честное слово! Но вы же тогда были совсем другая. Я помню: серьезная высокая девочка, молчаливая такая, только глазищи огромные-огромные. Так, значит, это были вы?

— Я…

— Да. Теперь я окончательно вспомнил. Неразговорчивый такой подросток, я даже удивлялся, что у эдакой молчуньи-отличницы может быть общего с моей сестрицей! И еще я помню, Катя, что вы на меня все время посматривали. Серьезно так, даже как будто с осуждением. Чем-то я вам тогда сильно не угодил.

«С осуждением!»

— Значит, девочка выросла и теперь работает референтом у известного московского адвоката?

— Да. — Все последние минуты Катя до боли в груди жалела, что села к нему в машину. От этого веселого, с отчетливым оттенком снисходительности, голоса ей хотелось кричать. Прошло столько лет, а Истомин продолжает считать ее ребенком!

— Прекрасная карьера, Катя! То есть, принимая во внимание ваш возраст, начало карьеры. Посмотрим-посмотрим, с чем вас можно будет поздравить лет эдак через пять-шесть…

По крайней мере, есть еще надежда увидеть его через пять-шесть лет. Хотя что это я, ведь он просто пошутил! Самая жестокая шутка — та, которую произносят, вовсе не желая обидеть…

— А вы по-прежнему, как я погляжу, намерены не жаловать меня разговором. Что ж, Катя, я уважаю молчунов. Будем безмолвствовать.

Он нажал кнопку на панели — из динамика магнитолы полилась джазовая мелодия. Кате стало легче. Если я и дальше буду сидеть, как примороженная, то он окончательно посчитает меня за чокнутую. Надо сделать вид, что я чувствую себя свободно. Сделать что-то очень обыкновенное, естественное. Прическу в порядок привести хотя бы…

Она заковырялась в сумочке, локтем прикрывая от Петра разрезанный в метро кожаный бок. Достала расческу, опустила козырек с зеркальцем, протянула руки к мокрым, облепившим лицо волосам…

— Что это?!

«Феррари» взвизгнул тормозами. Не удержав равновесия, Катя качнулась вперед, едва не пробив головой лобовое стекло. Сумка соскользнула на пол, рассыпая по салону нехитрое содержимое…

Испуг был сильный. Первая мысль — авария, они попали в аварию! Но машины продолжали стремительно проезжать мимо, некоторые из них с гневным гудением огибали вставшую посреди проспекта «Феррари», но в целом все было спокойно, никаких видимых глазу ЧП.

Но почему же Петр так крепко держит ее за руку?

Катя испуганно захлопала глазами. А он смотрел так страшно, металлический взгляд враз потемневших глаз, утративших добродушные морщинки вокруг век, резал ее пополам! По лицу Истомина словно провели кистью с белой краской — так оно побледнело.

— Что это? — повторил он, и теперь голос Петра был начисто лишен даже намека на приветливость. — Откуда это у вас? Где вы это взяли?!

Железные пальцы, обхватившие ее запястье, немилосердно развернули руку на полоборота. Катя вскрикнула — больно!

— Где вы это взяли? — в третий раз, еще более жестко, спросил Петр. — Откуда у вас это кольцо, Катя?! Только не говорите мне, что эта вещь — ваша. Я знаю, что это неправда. И мне не хочется думать про вас… очень нехорошее. Отвечайте мне.

— Это? — («Ничего не понимаю!») — Это кольцо… Оно у меня недавно… Мне подарили.

— Вы лжете.

На несправедливые обвинения она остро реагировала еще с детства. Катя подняла голову, рванулась, но стальной браслет хватки не отпускал. И он продолжал смотреть, не отрываясь, фиксируя каждое ее движение, как будто Катя была преступницей!

— Скажите мне правду, Катя.

— Пустите! — крикнула она. И громче, чем хотела. — Пустите! Вы не имеете права держать меня! Я позову на помощь!

— Зовите. А я заявлю, что вы воровка.

Свободная рука взлетела быстрее, чем Катя могла сообразить, что она делает. Резкий хлопок — на правой щеке Истомина зарозовел след от пощечины.

— Красиво исполнено, — сказал он, и на скулах заиграли желваки. — Но благородное негодование вам не поможет, Катя. Я хочу знать, откуда у вас эта вещь, и узнаю. Даже если придется продержать вас вот так целый год. За обе руки. — И сильные пальцы сковали вторую Катину руку.