Тихая гавань - Монт Бетти

Поверх ее головы он встретился со взглядом Мэй и растерянно произнес:

— Я проезжал мимо зоомагазина по дороге сюда и подумал, что… это может пригодиться.

Бетти обняла корзинку обеими руками и оглянулась в поисках щенка.

— Она слишком большая для тебя, давай я понесу, — сказал Мэтт, пытаясь забрать у нее корзинку.

— Нет, я справлюсь! — вскрикнула Бетти и в глазах ее блеснули слезы. — Ведь, правда?

— Да, — машинально ответил Лоренс. — Не плачь, Бетти, лучше покажи своему щенку его новую кроватку.

Слезы девочки моментально высохли, и она с гордым видом направилась внутрь дома в сопровождении братьев. Собаки поспешили следом, обнюхивая корзинку и путаясь под ногами.

— Не мешайтесь, противные, — прикрикнула на них Бетти. — Это не вам!

— Вы зайдете или нет? — спросила Мэй. Ее лицо мягко светилось в сумерках.

Он смотрел на нее не говоря ни слова. Однако это не было неловким молчанием: он просто не испытывал необходимости говорить, как, по-видимому, и она. Прошла, казалось, вечность с тех пор, как они виделись в последний раз, и в то же время это было словно всего лишь мгновение назад.

Лоренсу сдавило грудь, он едва мог дышать. Неужели это и есть влюбленность? — подумал он. Неужели так все и бывает? Это головокружение, это глубокое сосредоточение на единственном из всех человеческих существ — неужели и есть любовь? Он пожирал глазами завитки волос на ее лбу, широко распахнутые глаза, светившиеся в темноте, словно у кошки, приоткрытые губы, готовые улыбнуться в любой момент.

Ее так нетрудно полюбить! Паника охватила его, будто пожар — деревянное строение. Лоренс почувствовал, что весь горит, что пропал навеки.

Он не может допустить, чтобы это случилось. Он слишком стар для нее. Они такие разные — словно пришельцы из миров, никогда раньше не соприкасавшихся друг с другом. Он жил в мире, где властвуют безжалостная борьба, холодный расчет, где в конечном итоге все решают деньги и ничто не имеет значения, кроме успеха. Ее же вселенная зиждилась на семейственности и сердечности, любви и чувстве долга, и единственное, что ценится здесь, — человечность. Если два этих мира столкнутся, это приведет лишь к боли, даже к разрушению либо одного, либо другого, либо обоих вместе. Было бы сумасшествием даже думать об этом — а он всегда так гордился своим благоразумием!

Что он здесь делает? Ему не следовало приходить! Злясь скорее на себя, чем на нее, он выпалил:

— Надеюсь, теперь вы удовлетворены? Я пришел — но лишь потому, что вы прибегли к эмоциональному шантажу. Что же, второй раз это уже не сработает. Я не намерен навещать мою мать после сегодняшнего дня. Я обеспечу ей приличное содержание, чтобы она могла жить с комфортом, но ей нет места в моей жизни. Надеюсь, это понятно?

5

— У вас ужасный характер, — сказала Мэй. — Нет нужды кричать на меня. Я же не ваша совесть.

— О нет! Отнюдь нет! Поэтому прекратите попытки заставить меня чувствовать себя виноватым!

Она бросила на Лоренса один из своих сводящих с ума взглядов, на ее губах играла полуулыбка, в глазах светилась то ли насмешка, то ли веселье.

— Я вовсе не пытаюсь заставить вас чувствовать хоть что-нибудь. Все, что вы ощущаете, исходит только от вас.

Она повернулась, чтобы войти в дом, но он схватил ее за запястье и развернул к себе лицом. Потеряв равновесие, Мэй наткнулась на Лоренса, и все его тело напряглось. На какое-то мгновение он и впрямь подумал, что она может упасть, и инстинктивно обхватил одной рукой ее талию, чтобы поддержать.

Почувствовав тепло ее тела сквозь воздушную ткань белого платья, Лоренс ощутил странную дрожь. Он посмотрел вниз, на глубокий вырез, приоткрывавший маленькие груди, на поясок, охватывающий тонкую талию, на длинную развевающуюся юбку, льнувшую к ее ногам, — и у него пересохло во рту.

Он был так близко, что мог вдыхать легкий цветочный аромат, исходивший от каштановых волос, от всего маленького стройного тела. Лоренс склонил голову, словно нюхая цветок, и ощутил щекой тепло ее щеки. Почти не понимая, что делает, он скользнул дрожащими пальцами от талии вниз, поглаживая и лаская упругие ягодицы, притягивая ее к себе, тем временем как его губы нашли нежный рот. Он должен поцеловать ее. Должен!

Не пытаясь сопротивляться, Мэй безмолвно подчинилась. Тело под его пальцами стало податливым как воск, губы мягко раскрылись навстречу поцелую. Лоренс закрыл глаза и погрузился в теплую, благоухающую темноту, его рассудок безмолвствовал, и каждым своим нервом он ощущал прикосновение к ней.