Самая безмятежная - Вуд Сара

— Розано! — возмутилась она. — Ты действительно безнадежен. И еще называешь себя итальянцем! Хорошо, венецианцем, — поправилась она. — Мне нравятся такие платья, но они не годятся для званого вечера в доме Барсини. Что подумает твой брат?

— Это меня и тревожит. — Он пожал плечами. — Все мужчины начнут за тобой увиваться, а женщины возненавидят.

— Ты мне льстишь, — фыркнула она. — Я и вполовину не так красива, как некоторые женщины, которых я видела здесь. Но все равно спасибо. Идем! Я умираю от желания познакомиться с Энрико и танцевать целую ночь.

И весело глядя на Розано, она протянула ему руку.

— Я люблю тебя, — прошептал он, привлекая ее к себе.

— А я тебя, — блаженно вздохнув, она заглянула в глаза Розано.

— Может быть, останемся? — пробормотал он, касаясь ее груди. — Посвятим этот вечер друг другу…

— Давай все же сначала повеселимся, — сказала Софи, глядя на него с обожанием, взволнованная его страстью. Мягко высвободившись, она направилась к двери. — Я все равно иду, с тобой или без тебя. Решай.

Он негромко чертыхнулся и быстро догнал ее. Он не хотел делить ее ни с кем! До чего же это приятно!

Во время их короткого путешествия в гондоле Розано взял ее за руку, и она представила, что они — влюбленные из какой-то другой эпохи. Их гондола плыла мимо сказочных дворцов с огромными окнами, озаренными свечами канделябров.

— Я попала в волшебную сказку, — вздохнула Софи. — Когда-то я была Золушкой и вот встретила принца. Но мне повезло: в моем случае обошлось без противных уродливых сестер.

— Тогда берегись волка!

— Глупенький, это совсем из другой сказки! — засмеялась Софи. Она откинулась назад на подушках, очарованная красотой канала, и крепко сжала его руку. — Мне не верится, что это наяву, Розано. Я просто боюсь лопнуть от счастья!

— Лучше не стоит, мне жалко новый смокинг, — пошутил он.

— Мы подплываем к мосту Риальто! Который из дворцов твой? — нетерпеливо спросила она.

Он до сих пор отказывался показать ей дворец Барсини, обещая, что они посетят его, когда у них будет больше свободного времени.

— С зелеными навесами в золотую полоску.

Они подплыли ближе, и у Софи загорелись глаза. Она знала, что дворец Барсини относится к тринадцатому веку, поэтому размерами он поменьше остальных. Когда-то при нем находилась собственная пристань, где с судов, прибывавших из Африки и с Ближнего Востока, сгружали серебро и золото, парчу и шелка, слоновую кость и ковры.

— В следующий раз мы вернемся сюда в день нашей свадьбы, — твердо произнес Розано.

— Почему? — удивилась Софи, наблюдавшая за маневрами гондольера, подгонявшего лодку к причалу. — Нам следует навещать твоего брата чаще.

— Нам некогда этим заниматься, — отрезал он, ожидая, пока слуга в бархатных бриджах поможет ей сойти на пристань. — У нас еще миллион дел, Софи!

Они вошли в вестибюль, и в первую секунду Софи показалось, что он весь мерцает и переливается. Стены цвета охры почти полностью скрывались под золотистыми и зелеными атласными лентами. Вестибюль оказался битком набит людьми, так что яблоку было негде упасть.

Зеленый и золотой цвета преобладали и в великолепных букетах, и в венках, свисавших с потолка, а отдельные ветви едва не цеплялись за тиары, украшавшие женские головки.

Софи втянула в себя воздух, вспоминая дедушкины уроки.

— Розовое масло — ты чувствуешь? Жасмин… Пачули… А основа, по-моему, сандаловое дерево, — сказала она Розано, стараясь перекричать шум.

— Альберто гордился бы тобой! Здесь балки из сандалового дерева. Тепло и влажность усиливают запахи, — ответил он, приближая губы к ее уху. Они начали проталкиваться сквозь толпу. Постепенно до слуха Софи долетели звуки струнного квартета, игравшего музыку семнадцатого века.

— Вот это расточительство! — воскликнула она.

— Энрико ни в чем себе не отказывает, — проворчал Розано и очень сильно, так что она даже поморщилась, сжал ей локоть.

— Мне больно, — пожаловалась она.

— Прости.

Она нахмурилась. Он был странно бледен. Гости поздравляли его и с любопытством оглядывали Софи. Розано коротко отвечал на приветствия, но задерживаться не стал и повел ее вверх по лестнице прямо в большую бальную залу, ярко освещенную хрустальной люстрой и сотнями свечей в канделябрах.

— Розано! Дорогой братец! — Мужчины обнялись, и Энрико повернулся к ней. — Значит, это Софи! — Он поцеловал ее троекратно, обняв за плечи, и вгляделся в нее таким же пронзительным взглядом, как у Розано. Но его лицо — почти такое же красивое — было мягче, а рот свидетельствовал о недостатке воли. — Я потрясен, — бормотал он, поворачивая ее то одним, то другим боком. — Она вовсе не походит на лошадь.