Серебряная заря - Хьюит Кейт

— Сама не знаю, почему плачу.

— Разве это не странно? — сказал Лоренцо и стер вторую слезинку с ее щеки. — Так много произошло в такое короткое время. Не знаю, что и думать.

Эллери сглотнула. Она вспомнила ту ночь в Мэддок-Маноре. Ту ночь, когда они занимались любовью. И возможно, когда она полюбила…

Ведь она же, безусловно, его любила? Безусловно, это была любовь — такое душевное беспокойство, такая неистовая надежда, такая глубочайшая потребность в другом человеке!

Да, она полюбила его. Возможно, с того самого момента, когда увидела, как он высокомерно вошел в ее дом. Когда позже увидела его задумчивость, которая выдала, каким человеком он был в действительности. Человеком, застенчивым от природы, который продолжал заботиться о своей матери, который боялся любви и боли.

Лоренцо поднял руку, чтобы снова коснуться ее щеки.

— Эллери…

Мобильный телефон зажужжал, как насекомое, в его нагрудном кармане, и Лоренцо, выругавшись, потянулся, чтобы выключить его.

И тут Эллери заговорила, не от любви, поднимающейся в ее душе, а от страха, который приходилось сдерживать:

— Нет, тебе надо ответить. Это может быть твоя мама…

Лоренцо бросил на нее странный взгляд, поджав губы, и взглянул на засветившийся экран телефона.

— Это просто деловой звонок, — сказал он.

Эллери встала с кровати. Она не знала, что говорить, знала только, что боялась дать свободу своему чувству. Любви. И почувствовать боль.

— Тогда ты тем более должен ответить, — произнесла она каким-то фальшиво бодрым тоном. — Он наверняка очень важный.

— Ты хочешь, чтобы я ответил? — недоверчиво спросил Лоренцо. И когда она кивнула, он не сдержался: — Черт побери, Эллери!

Он сказал это так грубо, что у Эллери едва все не оборвалось внутри. Но она повторила:

— Ответь, Лоренцо.

Она знала, что просит его о гораздо большем, чем просто ответить на звонок, и это разрывало ее сердце. Она отталкивала его и не знала, как остановиться.

Снова выругавшись, он нажал кнопку телефона и коротко ответил.

Эллери вышла из комнаты.

Лоренцо резко захлопнул телефон и бросил его на прикроватный столик. Какой-то дурацкий деловой звонок разрушил то, что было одним из самых важных моментов в его жизни. Почти…

Он почувствовал ярость и, что еще хуже, боль.

Ему причинили боль. Он был слепым дураком, потому что подпустил к себе кого-то так близко, что стало доступным причинить ему боль. А ведь он никогда не позволял этого — с того самого дня, когда подъехал к палаццо своего отца и поднял тяжелый медный дверной молоточек. И когда его отец нехотя вышел к нему со злобными глазами и ледяным лицом.

«Я сын Марины де Люка, — сказал тогда Лоренцо. Ему было четырнадцать лет. Он был долговязым подростком, тощим и неуклюжим. — Я хотел встретиться с вами».

«Я не знаю тебя!»

Лоренцо попытался объяснить: «Мне ничего не надо. Я просто хотел увидеть вас…»

На лице его отца не было ни тени жалости или сострадания. Но было осознание. Лоренцо видел это. Его отец узнал его, по крайней мере, понял, кто он: «Я не знаю тебя. До свидания».

И захлопнул дверь перед носом у Лоренцо. Через минуту один из слуг выпроводил его с территории, ясно дав понять, что Лоренцо никогда не должен возвращаться сюда, если не хочет неприятностей.

С того момента он и позволил своему сердцу ожесточиться. Лоренцо делал это методично, умышленно, прекрасно все осознавая. С этого дня он не позволит никому приблизиться к себе, не будет принимать близко к сердцу, когда над ним будут смеяться и поддразнивать его, как было во время того единственного ужасного года в Итоне. Мать сказала ему, что он выиграл стипендию, и лишь потом он узнал, что это его отец в приступе раскаяния оплатил образование.

Как только Лоренцо узнал об этом, он тут же бросил учебу. Он не возьмет ни пенни ни у кого, а уж тем более у человека, который был его отцом.

С тех пор кто только его не окружал: знакомые, сотрудники, любовницы… Но не друзья и не возлюбленные. Никого он не подпускал близко. Никто не тронул его сердце.

Кроме Эллери.

Каким-то образом эта хрупкая англичанка проникла за его защитный барьер, сама того не ведая. Она тронула его своими фиалковыми глазами и неистовой гордостью, своей сладкой импульсивностью в его объятиях. Он начинал верить, что это все могло что-то значить. И в этот решающий момент, когда он уже готов был сказать… что? Что он любил ее? Лоренцо не знал, какие слова готовы были сорваться с его языка, но они значили бы для него много. Слишком много.