Рассвет для двоих - Джордж Эмили

Дело было в том, что после памятного дня, плавно перешедшего в памятный вечер и далее в памятную ночь, Лу Джонс успела побыть на вершине блаженства всего один день. Потом Альдо состроил таинственное лицо, выразительно помотал головой — и укатил в неизвестном направлении. Лу осталась одна — такое ощущение, что одна вообще в целом мире.

Она не могла забыть ни одного мгновения их близости. Странно, подробности этих воспоминаний не вызывали у нее ни смущения, ни легкого румянца. Только счастливую улыбку.

Билл Кросби! Как же ты был прав!

Нельзя рассказать, можно только почувствовать.

Забыть о солнце, бьющем в огромные окна. О незапертой двери. О зареванном лице и покрасневших глазах. О контракте, разбросанном по ковру. О полном замке графов и графинь, об Италии и Англии, о небе и земле, о времени и пространстве.

Шагнуть навстречу испуганному парню, утонуть в синих, как небо, глазах, доверчиво вложить дрожащие пальчики в его широкую теплую ладонь.

И не раздеться, не отдаться, нет, нет! Это в другой жизни и совсем с другими людьми.

Просто стать целой. Настоящей. Наконец-то увидеть, какого цвета розы. Вдохнуть истинный аромат лилий.

Просто перестать выдумывать себе кукольную жизнь и признаться: вот мой мужчина. Я его женщина. А все остальное — это так... Декорация.

Она понятия не имела, все ли она сделала в тот раз правильно, но потом-то она уж точно делала все правильно, все правильнее и правильнее.

Она не чувствовала ни боли, ни неловкости, ни смущения — ничего, кроме умиротворения и огромного, невыносимого, золотого и искрящегося счастья. Счастье заполнило все жилы и вены, вытеснило кровь, превратило ее в шампанское, и Лу Джонс стала вдруг невесомой и прекрасной, как бабочка.

Она засыпала на широкой смуглой груди Альдо, просыпалась на ней же, и его руки были теплыми, умелыми и нежными, а объятия такими надежными, что ей все время хотелось завизжать от удовольствия, но она сдерживалась. Кажется...

Они вышли только к завтраку на следующее утро, и Лу опять не почувствовала ни малейшего смущения. Разве что немножко, перед Кьярой.

Нахалка Донателла подмигнула Лу, а Вероника одарила таким взглядом, что впору бежать за огнетушителем, но Лу было море по колено. Она смотрела, собственно говоря, только на Альдо, а остальное не имело значения.

Ну вот, а к вечеру он исчез.

Лу вздохнула, отбросила в сторону Диккенса, скатилась с кровати на пол, подрыгала ногами в воздухе и наконец-то встала. Подошла к окну. Где ты, Альдо?

Если пойти в гостиную или на веранду, то обязательно нарвешься на сестер Бонавенте. Заставят примерить платьице, прикинуть, пойдут ли к этим туфлям жемчуга, а то и вовсе потащат в город за очередными тряпками.

Нет, поймите правильно: Лу Джонс очень любила наряжаться. В Англии она считалась модницей. Ее половина гардероба дома была заполнена до отказа, в то время как Марго ограничивалась в десять раз меньшим количеством.

Но даже если сложить их с сестрой наряды вместе — против нынешнего разгула сестер Бонавенте выходила ерунда. Аскетизм, одним словом.

Лу честно пыталась убедить их, что ей столько не нужно, что она просто не успеет все это надеть, хоть бы и по одному разу, но Донателле, Клаудии и Аните доставляло истинное удовольствие наряжать невесту любимого братца.

Нет, вниз нельзя.

Тогда в сад. Там, правда, очень жарко, но ничего, можно спрятаться в тень под кустики и полежать на травке.

Так она и сделала. На цыпочках пробежала по длиннющему коридору, осторожно спустилась по черной лестнице (черной ее звали потому, видимо, что ступени были из черного мрамора), прошла через необъятное и идеально чистое пространство кухни, помахала рукой поварихе Фаветте (такой же необъятной, как и кухня) и выскользнула на волю.

Сад, придавленный полуденной жарой, источал такие ароматы, что голова кружилась. Пчелы гудели лениво и степенно, птицы молчали, потому что сил петь не было, и только многочисленные фонтаны и фонтанчики весело журчали то тут, то там. На влажных мраморных плитах спасались от жары юркие изумрудные ящерицы. Людей они не боялись, и появление Лу встретили абсолютно равнодушно.

Лу умылась из фонтана, налила себе воды за шиворот и в соломенную шляпку, после чего отправилась на поиски той травки, где можно поваляться.

Уединение ее было недолгим. Неподалеку раздался энергичный треск, потом негромкое мурлыканье, а затем ритмичные звуки, издаваемые хорошо наточенной лопатой, врезающейся в землю. Лу замерла.