Так задумано свыше - Тиммон Джулия

Вспоминаем, что стоим у самой стойки и мешаем другим. Эдвин жестом говорит бородачу «не сердись, старина», и мы, рука в руке, идем из бара прочь.

Только-только закончился дождь, тучи рассеялись, и город освещает вечернее солнце. Останавливаемся на тротуаре, вдоль которого у обочины поджидают клиентов такси. Эдвин берет мою руку, ту самую, на которой белеет шрам, поднимает ее и смотрит на него с любовью и восхищением.

— Я скучал по нему. По нему и по твоей детской улыбке.

Смеюсь счастливым благодарным смехом и напоминаю:

— Кажется, ты сказал, что забыл кое-что сделать и кое-что сказать.

— Серьезно? — с наигранным удивлением спрашивает Эдвин. — Ах да, ну конечно! Сделать — вот что. — Он подносит мою руку к своим губам, прикрывает глаза и осыпает шрам и всю ладонь легкими теплыми поцелуями, от которых у меня внутри вздымается волна столь пьянящего желания, какого с Дугласом я не испытывала даже от намного более откровенных ласк.

Одно такси отъезжает, и на его место становится другое. Таксист кричит сквозь раскрытое окно:

— Эй, Тили-тили-тесто! Вам куда?

Мы с Эдвином переглядываемся. Не отпуская мою руку, он поднимает указательный палец и с хитрым видом произносит:

— У меня есть идея.

Садимся в такси на заднее сиденье, и водитель смотрит на наше отражение в зеркале, ожидая адреса. Эдвин, глядя на меня, произносит название именно той гостиницы, где я поселилась в день нашего знакомства. Водитель заводит двигатель, и машина трогается с места. Смотрю на Эдвина в полном изумлении, а он безмерно доволен собой.

— Ты что, правда тогда следил за мной?

Его брови сдвигаются.

— Что значит «правда»?

Слегка краснею и отвожу от него взгляд.

— Гм… это Мэгги предположила…

Эдвин усмехается.

— Подруга у тебя, конечно, замечательная, но лучше бы ты поменьше слушала ее предположения.

— Любые советы она мне дает из лучших побуждений, — заступаюсь я за Мэгги.

— Может быть. — Эдвин придвигается ко мне так близко, что у меня идет кругом голова. Вдыхаю аромат его одеколона и оттого, насколько он кажется знакомым, приятно покалывает в носу. — Однако давай о твоей подруге поговорим после. — Он пристально смотрит на меня. — Нет, Кэтлин, я не следил за тобой, но почему-то, хоть подстраховался и отправил письма далеко не в один отель, чувствовал, что ты именно в этом. Чувствовал… — Он прикладывает руку к сердцу, а мой взгляд невольно останавливается на его губах. От желания попробовать их на вкус я, кажется, вот-вот потеряю рассудок.

Эдвин наклоняет голову и целует меня. Я представляла себе эту минуту миллион раз, порой настолько ясно, что почти верила, будто все по-настоящему. Но в сравнении с волшебной действительностью мечты становятся жалкими и слишком далекими от правды.

Как я жила целых три года без этого парня и его ласк? Почему не догадывалась с самого начала, что мой мужчина на свете всего один, зачем тратила время и душевные силы на других?

Эдвин медленно отстраняется, и я, чувствуя, что этого мне катастрофически мало, смущенно опускаю взгляд. Ничего! Впереди у нас море времени и без счета поцелуев. Впрочем… Мне становится чуть тревожно. Отворачиваюсь к окну, стараясь, насколько это сейчас возможно, казаться спокойной, и негромко спрашиваю:

— Надеюсь, ты меня простил?

Эдвин тихо смеется.

— Простил ли я тебя? Знаешь, на следующий день после того, как ты позвонила там, в Лос-Анджелесе, а я заявил, что больше не желаю тебя знать, я проснулся и ясно почувствовал: жизнь кончена.

Поворачиваю голову.

— Правда?

Эдвин криво улыбается.

— Да.

— Почему же ты… не позвонил?

— Потому что, как последний кретин, накануне не только переселился в другой отель, но и в сердцах удалил из телефона твой номер.

— Серьезно? — спрашиваю я.

Эдвин кивает.

— Представляешь, — взволнованно признаюсь я, — сегодня, когда я там, в баре, подумала, что ты по-прежнему сердишься и не окликнешь меня, тоже твердо решила: как только сяду в такси, тут же удалю твой номер. На всякий случай сменю и свой.

Какое-то время смотрим друг на друга и вдруг разом покатываемся со смеху. Эдвин обнимает меня за плечи, но не приятельски небрежно, а так, будто я драгоценность, залог его вечного счастья и процветания.

— Какие же мы оба дураки, — говорит он. — Судьба сто раз доказала, что мы созданы для того, чтобы быть вместе, а мы все придумываем непонятные препятствия и усердно их преодолеваем. — Он вздыхает. — За три года я столько раз проклинал себя!